– Мусора, – не церемонясь, заканчивает за нее Раштон. – Справедливости ради должен сказать, что это не только личные вещи преподобного Флетчера. Там много обычной церковной утвари. Мы не знали, что с ней делать, так что все это еще в подвале.

– Что ж, похоже, в ближайшие недели мне будет чем заняться.

Мне приходит в голову еще одна мысль.

– Преподобный Флетчер похоронен здесь? Мне кажется, я должна отдать ему дань уважения.

– Вообще-то нет, – качает головой Раштон. – Он похоронен в Танбридж-Веллс. Рядом с матерью.

– Он не хотел, чтобы его хоронили здесь, – неожиданно у меня за спиной подает голос Аарон.

Я оборачиваюсь к нему:

– В самом деле? Почему?

– Он считал, что эта церковь погрязла в грехе.

– Погрязла в грехе?

– Как уже сказал Малколм, – вмешивается в разговор Клара, – на преподобного Флетчера много всего навалилось.

– Он хотел, чтобы в ней провели ритуал экзорцизма, – продолжает Аарон. – Это было как раз накануне…

– Аарон! – резко произносит Раштон.

Аарон как-то странно на него смотрит.

– Она должна знать.

– Что я должна знать?

Раштон вздыхает:

– Незадолго до своей смерти преподобный Флетчер попытался сжечь часовню.

– Не то чтобы подобная попытка была предпринята впервые.

Раштон делает глоток латте.

Мы сидим в углу деревенского клуба, который согласно яркой, сделанной от руки надписи на двери «Открыт на кофе по понедельникам, средам и пятницам с 10 до 12». К нам присоединилась Клара. Аарон предсказуемо отклонил приглашение.

Я удивлена количеством народа. В Ноттингеме на утренний кофе приходили или глубоко верующие, или бездомные. Подозреваю, что по большей части люди опасались либо религиозных нравоучений, либо – хуже того – дрянного кофе.

Завсегдатаи здесь постарше, но хорошо одеты. Я даже заметила пару мамочек с младенцами. И кофе довольно приличный. Я приятно удивлена. Это первый приятный сюрприз с момента моего приезда сюда.

– Итак, что же произошло? – спрашиваю я.

– Католические сепаратисты. Потомки преследователей протестантов времен королевы Марии, насаждавшей культ Девы Марии. Они сожгли старую часовню дотла еще в семнадцатом веке. Уничтожили все, включая большую часть церковных книг. Нынешнюю часовню баптисты построили спустя несколько лет после этих событий.

– Прошу прощения, я хотела спросить, что случилось с преподобным Флетчером.

– Ах да. Что ж, к счастью, он так далеко не зашел. Аарон застал его прежде, чем огонь успел распространиться всерьез.

– Что там делал Аарон?

– Это было ночью. Аарон случайно проходил мимо и заметил в часовне свет. Он застал преподобного Флетчера над грудой подожженных подушек для скамей.

– Он сказал, что кто-то проник в часовню, – говорит Клара, встряхивая второй пакетик сахара и высыпая его содержимое в свой кофе. Судя по всему, фигурой она обязана не диете.

– А это было возможно? – спрашиваю я, думая о незапертой двери и свете, который видела прошлой ночью.

– Ни малейших признаков взлома не было. Кроме него, ключи от часовни были только у меня и Аарона, – отвечает Раштон.

– Ясно. – Я беру это себе на заметку. – Мог ли кто-то забыть запереть дверь?

Раштон вздыхает.

– Мэтью – преподобный Флетчер – в последнее время вел себя довольно странно.

– В каком смысле?

– Он утверждал, что видит привидения, – откликнулась Клара.

Я напрягаюсь:

– Какие привидения?

– Горящих девочек.

Ледяные пальцы сжимают мою голову.

– Существует нечто вроде местной легенды, – с блеском в глазах начинает рассказывать Клара. – В шестнадцатом веке две юные девушки, Абигайль и Мэгги, были сожжены на костре вместе с еще шестерыми мучениками.

– Я знаю эту историю, – говорю я, – во всяком случае ее часть.

– Джек хорошо подготовилась, – вступает в разговор Раштон. – Она знала даже о куклах.

– В самом деле? – Брови Клары взлетают вверх. – Где вы о них услышали?

В ее пронизывающем взгляде есть что-то такое, от чего мне становится не по себе.

– Да просто в Интернете прочитала.

– Многие люди считают их жуткими.

– Не понимаю почему.

Она улыбается:

– В маленьких деревушках есть свои особенности.

– Я с ними не знакома.

– Вы выросли в Ноттингеме?

– Да.

– Позвольте заметить, что в вашей речи почти не слышен северный акцент.

– Моя мама была с юга.

– Ах, вот, значит, откуда эти мягкие гласные.

Она с непринужденным видом потягивает кофе, но мне не кажется, что ее вопрос был задан случайно.

Я снова поворачиваюсь к Раштону:

– Нельзя считать, что у преподобного Флетчера была расшатана психика, только на основании того, что он будто бы видел в часовне привидений. Я встречала священников, которые верят в привидения.

– Дело было не только в этом, – говорит Раштон. – Его все больше одолевала мания преследования. Это превратилось в навязчивую идею. Он считал, что кто-то пытается до него добраться. Что ему угрожают. Он утверждал, что «сожженных девочек» подбрасывали в часовню и прикалывали к двери его дома.

– Он обращался в полицию?

– Да. Но у него не было доказательств.

– У кого-нибудь были основания ему угрожать?

– Нет, – отвечает Клара. – Мэтью почти три года был здесь викарием. Его все любили.

– Но в последний год он потерял и мать, и отца, – говорит Раштон. – У одного из его близких друзей обнаружили рак. На него навалилось много личных проблем. Он подал в отставку вскоре после пожара в часовне. Думаю, он понял, что не справляется.

Я размышляю. В отличие от большинства других организаций церковь все еще избегает признавать случаи психических заболеваний. Нам не рекомендуется обсуждать эту тему. Возможно, в силу того, что большинство священников мужчины, это рассматривается как поражение.

Молитва – это полезный инструмент для концентрации мыслей. Но она отнюдь не является волшебным средством от всего на свете. Господь не психотерапевт и не психиатр. Мы в любом случае нуждаемся в поддержке других людей, и иногда эти люди должны быть профессионалами. Я часто задаюсь вопросом, что было бы, если бы мой муж обратился за помощью раньше? Могло бы все пойти по-другому?