Вот как это произошло. В июле 19** года, в ту ночь, когда насевере Новой Англии наконец спала страшнейшая за всю ее историю жара, взападном регионе штата Мэн разразилась невиданная по силе буря.

Мы жили на озере Лонг-Лейк и заметили, как первые порывыветра бьют по глади озера перед самым закатом. За час до этого стоял полныйштиль. Американский флаг, что мой отец вывесил над лодочным сараем еще в 1936году, безвольно приник к штоку. Жара стояла плотная, осязаемая и, казалось,такая же глубокая, как вода в озере. После обеда мы все втроем ходили купаться,и даже в воде не было спасения, если не уходить на глубину. Но ни Стеффи, ни яне хотели этого делать из-за Билли. Ему было всего пять лет.

В полшестого мы перебрались на верхнюю террасу с видом наозеро и принялись за холодный ужин, без всякого энтузиазма ковыряя картофельныйсалат и пережевывая бутерброды с ветчиной. Никто, похоже, не хотел ничего,кроме пепси-колы, стоявшей в железном ведерке с кубиками льда.

После ужина Билли отправился играть, а мы со Стеффи осталисьна террасе и молча курили, изредка бросая взгляды в сторону Харрисона напротивоположном берегу озера. Деревья там стояли пыльные, пожухлые. На западе,словно армия перед наступлением, собирались огромные фиолетовые грозовые тучи,среди которых то и дело вспыхивали молнии. И каждый раз радиоприемник нашегососеда Брента Нортона, настроенный на станцию, постоянно передающую с горыВашингтон классическую музыку, откликался громким треском. Нортон имеладвокатскую практику в Нью-Джерси, а на Лонг-Лейк у него был только летнийкоттедж. Два года назад у нас с ним возник конфликт из-за границы участков,дело пошло в суд, и я выиграл. Как считал Нортон, я выиграл только потому, чтоон нездешний, и с тех пор отношения между нами оставались довольно прохладными.

Стефф вздохнула и принялась обмахиваться верхним краемкупальника.

— Не хочу тебя пугать, — сказал я, — но, думаю, скороначнется сильная буря.

Она посмотрела на меня с сомнением.

— Вчера тоже были тучи и позавчера, но разошлись…

— Сегодня не разойдутся.

— Ты уверен?

— Если буря будет очень сильной, нам придется спуститьсявниз.

— Ты думаешь, она будет сильной?

Мой отец первым построил на этой стороне озера кирпичныйдом, где можно было жить круглый год, но в 1938 году буря разрушила его дооснования, даже стены не уцелели. Остался только лодочный сарай. Через год отецначал строить новый дом.

— Не знаю, — сказал я, что в общем-то было правдой,поскольку о большой буре тридцать восьмого года знаю только по рассказам. — Новетер с озера может разогнаться, как скорый поезд.

Чуть позже вернулся Билли, жалуясь, что играть неинтересно,потому что он «весь взмок». Я взъерошил ему волосы и открыл для него еще однубутылку пепси.

Тучи подбирались все ближе, расталкивая голубизну неба встороны. Медленно прокатившись над озером и вернувшись назад эхом, прогремелгром. Тучи вились и перекатывались: черные, фиолетовые, полосатые и сновачерные. Постепенно они нависали над озером, и я увидел, как из них опускаетсятонкая завеса дождя. Но пока еще дождь был далеко, может быть, надБолстерс-Миллс или над Норуэем. Появившийся было ветерок неуверенно поднялфлаг, затем снова опустил его. Однако становилось свежее, и вскоре ветер окреп.В этот момент я и увидел бегущий по озеру серебристый смерч. За несколькосекунд пелена дождя закрыла собой Харрисон и двинулась прямо на нас.

— Папа! Смотри!

— Пойдем в дом, — я встал и положил ему руки на плечи.

— Но ты видишь? Пап, что это?

— Водяной смерч. Пойдем.

Стефф бросила на меня короткий укоризненный взгляд исказала:

— Пойдем, Билли. Папу надо слушаться.

Мы прошли в гостинную через раздвижные стеклянные двери,после чего я закрыл их на щеколду и остановился, глядя наружу. Серебристаязавеса уже прошла три четверти пути через озеро, превратившись в бешенокрутящуюся воронку между осевшим черным небом и поверхностью воды цвета свинцас потеками чего-то белого. Озеро стало похоже на океан. Высокие волны набегалина берег и, разбиваясь о причалы и волнорезы, взлетали фонтанами брызг.

Смерч завораживал. Он почти подобрался к нашему берегу,когда молния полыхнула так ярко, что с полминуты я видел все как на негативнойпленке. Я обернулся к своим: жена с сыном стояли возле большого панорамногоокна с видом на северо-западную часть озера.

И тут меня посетило одно из тех ужасных видений, которыеуготованы лишь мужьям и отцам: стекло, взрывающееся внутрь с тяжелым, похожимна кашель треском; кривые стрелы осколков, летящие в обнаженный живот жены илицо сына. Я схватил их обоих за руки и рывком оттащил от окна.

— Что вы тут встали, черт побери! Марш отсюда…

Стефф псмотрела на меня удивленно, а Билли выглядел так,словно его только что пробудили из глубокого сна. Я отвел их на кухню и включилсвет. И тут налетел ветер. У меня создалось впечатление, что дом взлетает,словно «Боинг-747». Где-то засвистело высоко и протяжно, срываясь на басовыйрев перед тем, как снова плавно перейти в пронзительный визг.

— Идите вниз, — прокричал я Стефф. Прямо над домом захлопалгром — словно громадные доски бились друг об дружку. Билли вцепился мне в ногу.

— Ты тоже иди! — Крикнула в ответ Стефф.

Я махнул рукой, прогоняя их. С трудом оторвал Билли.

— Иди с мамой. Я хочу на всякий случай найти свечи.

Он пошел за ней вниз, а я принялся рыться в ящиках. Странныештуки эти свечи. Ты их кладешь каждую весну в определенное место, зная, чтоиз-за летней бури может нарушиться энергоснабжение, но, когда приходит время,они прячутся.

Четвертый ящик. Заводные игрушечные челюсти, купленные дляБилли в магазине новинок; куча фотографий, которые Стефф давно уже собираласьнаклеить в семейный альбом… Я заглянул под толстенный торговый каталог ипошарил рукой за резиновой куклой, изготовленной на Тайване. Куклу я выиграл,сбивая кегли теннисными мячами…

Свечи, все еще упакованные в полиэтиленовую обертку,оказались за этой самой куклой со стеклянными неживыми глазами. Как раз в тотмомент, когда я их нащупал, свет погас. Гостиную то и дело озаряло сериямичастых белых и фиолетовых вспышек. Я услышал, как внизу заплакал Билли, а Стеффначала говорить ему что-то успокаивающее.