А я на лапы свои смотрю, хвостом мотаю и отвечаю:

«Мяу».

Мне так страшно стало! Что же мама натворила! Зачем она мне каждый вечер говорила: спокойной ночи, котёнок?

А вообще, котёнком быть интересно. Вон муха летит, надо её поймать, если ребята гладить перестанут.

Я пошипел на всех и на кухню побежал. Там повар в белом халате ела колбасу. Вот так! А нам кашу противную даёт… Ой, молочко!.. Ой, повар злится! Я к Вере Паповне прибежал, она меня на руки взяла и давай моей маме звонить:

«Саша превратился в котёнка».

Мама из трубки кричит:

«Опять в котёнка? Я сейчас приеду».

Пока мама ехала, я уснул на руках у Веры Паповны. Она сказала, что я мурчащий котёнок и совсем не царапаюсь.

Эх, а так хотелось стать динозабром!

Вечером я снова стал человеком. Мама так обрадовалась! Просто у Пушкина аллергия на кошек: если бы он рядом со мной оказался, начал бы чихать во все стороны!

Дядя Саша перед ужином руки вымыл, спрашивает:

«Ну, Рыба, рассказывай, чем в садике занимался».

«Ничем, – отвечаю, – я муху хотел съесть, а потом мурлыкал и спал».

Мама мне рот рукой зажала и головой мотает:

«Сашка мух не ел. Он играл в конструктор».

Но дедушка меня учил, что врать плохо. Если врёшь – в кино в субботу не пойдёшь. А я люблю кино.

Я решил сказать правду:

«У меня не получилось собрать конструктор, потому что когти…

Зато я пушистенький такой, когда котёнок, меня даже маме отдавать не хотели».

Мы с Вовкой похвалили паренька за фантазию, но не поняли, чего тут такого страшного. С чего он так расстраивается-то?

Санёк принялся тереть глаза кулаками. Ясно, думаю, начинается плач царевны.

– Я ведь придумываю. Постоянно придумываю. Потому что так веселее. Но обычно все говорят, что я сказочник. А дядя Саша поверил. Он узнает, что я не умею быть котёнком и что я обманщик. И…

И не будет меня любить. Мне надо научиться становиться котёнком. Вы умеете?

– Владимир, это работа для профессионалов. У нас появилось новое дело! – решил я.

– Если ты умеешь профессионально превращаться в кота, могу пузико тебе почесать и надеть на спину плащ, который Юрка сшил. Сам я в таком не разбираюсь, – предложил Вовка.

– Печенькин, ты что? Я не оборотень. Нам нужно раскрыть дело о пропавшем счастье.

Вовка сказал, что дарить радость – его призвание. Так что он сейчас быстренько сделает Санька весёлым.

У тёти Вики было своё мнение. Она подошла, спросила, что с мелким. Но мы его не выдали. Сказали, что не раскрываем методы своей работы и уж тем более – секреты своих клиентов. Она говорит:

– Так это я вас наняла.

Вовка удивился:

– Мы работаем на того, кому помощь нужна. А здесь пострадавшая сторона – Санёк. От собственной глупости пострадавшая, но сторона.

Нам теперь нужно следственные действия провести.

Тётя Вика поёжилась от холода:

– Мы сейчас превратимся в снеговиков или сосульки, пойдёмте в тепло. Можете хоть до ужина помогать Саньке.

– Помогать убирать игрушки? – почти обрадовался тот.

– Лучше мы вернём тебе радость, – говорю.

* * *

В Санькиной комнате было немного тесно… для игры в футбол! А вообще, я удивился, что у него столько личных метров, на которых можно разместить одновременно за́мок, настольный хоккей, собранную из частей конструктора Звезду Смерти, и ещё останется место для танцев восьми людей или трёх кентавров.

– Ладно. – Я решил попробовать пойти лёгким путём. – Давай мы с тобой, мой друг, соберём твои игрушки. Вместе.

Мы делали это пятнадцать минут. Я раз тридцать наступил на невидимые детальки лего. Главное, конструктора нет, а я на него постоянно наступаю. Оказалось, мне повезло угодить на единственную мелкую детальку своим пушистым носком неровной вязки. И эта хитрая деталь ухватилась за носок, замаскировалась в нём и ходила вместе со мной, наверное, хихикала про себя.

– Ну ты уже испытываешь радость? – спрашивает Вовка.

– Нет. – Я не знал, на кого больше обижен: на носок или на конструктор.

– Да я не у тебя спрашиваю.

– Я рад, – улыбнулся Санёк.

Ой, чувствую, врёт. Не хочет огорчать. Если человек изобразил счастье на одну секунду, а потом возомнил себя небом в ненастную погоду и снова хмурится, значит, скоро дождик польёт. То есть слёзы.

Пришлось звать на помощь тяжёлую артиллерию – Лидку-в-горошек.

– Девчонки лучше умеют успокаивать, – говорю. – Лидка даже меня делает счастливым. А это надо уметь. На такое лет двести учатся в волшебных школах умных старост.

Лидка пришла, тоже выслушала историю Санька и сказала, что мы с Вовкой всё неправильно делаем:

– Человек боится, что его разлюбят! Так?

– Так, – одновременно ответили мы.

Да так одновременно – аж жутко. Даже букву «а» тянули одинаково – две секунды.

– Давайте мыслить логически… – продолжила Лидка. – Что мы знаем о Пушкине?

Я говорю:

– Его зовут как поэта. Он не пишет стихов. Служил в армии. Учится учить.

– И моет руки перед едой, – добавил Вовка.

Лидка заложила руки за спину:

– А ещё он умный и добрый. Как вы думаете, мог ли взрослый человек поверить в то, что ребёнок превращался в котёнка и обратно?

– То взрослый, а то Пушкин, ты не сравнивай, – умничал Вовка. – Он, может, наивный. Или очень хотел поверить в чудеса, но плохо себя вёл в детстве, поэтому Дед Мороз к нему не приходил. Вдруг в его жизни появляется Санёк, который выглядит как человек, которому можно доверять. И рассказывает про чудо! Пушкин радуется: ура! Бегает по зелёной полянке и думает, что жизнь лучше, чем казалась. Вдруг он уже ищет способ стать оборотнем, чтобы уметь превращаться? Это же так интересно!

Пока Печенькин разбивал Санькины надежды, Лидка дотронулась до мышки рядом с компьютером. Монитор загорелся. Но не в том смысле, что вспыхнул, а включился. Пожаров мы не устраиваем.

Лидка давай по клавишам стучать и мышкой ездить.

– Ребята, смотрите, вот история браузера. Кто-то искал ответ на вопрос «Как превратиться в котёнка?».

– Не ожидал от Александра Сергеевича, – говорю. – Он не похож на глупенького. Здесь что-то не сходится.

Санёк посмотрел в монитор и сказал, что это он пытался научиться превращениям, а не Александр Сергеевич.

– Молодец! – похвалил я. – Не только выговариваешь все буквы, но ещё и кнопки нажимать умеешь.

– Но читаю медленно.

– Это ничего, – успокоила его Лида. – Когда Андрей пришёл в первый класс, он читал не только медленно, но ещё и