Дэн даже с места подскочил, пытаясь неказисто присесть в этом «ку-у-у», но не устоял, чуть не свалившись на пол. Плюхнулся обратно на стул, тряхнул белобрысой башкой:

— Я пас, Митька… Мне уже хватило, все, спать пойду. А ты давай, суетись, в Европу собирайся. Кстати, мы за твою поездку еще не выпили!

— Ну, так и в чем дело? Давай выпьем!

— Давай по последней… Только не за Европу, а за твою мамку. Хорошая она у тебя. Везет же некоторым собакам, а нам, Шарикам, хоть бы в чем свезло.

Выпив последнюю, Дэн икнул нехорошо, ойкнул, прикрыл рот ладонью.

— Все, я пошел спать…

— Иди, иди.

— А ты собирайся, не обижай мамку.

— Да соберусь я, соберусь, отвяжись…

Дэн ушел, а Митя так и остался сидеть за кухонным столом. Выпил еще, и голова стала такой тяжелой, что сама опустилась на скрещенные на столе руки. Закрыл глаза…

А ведь и впрямь без телефона легче. Не ждешь каждую секунду звонка. Неоткуда ждать. Неоткуда… Да, так легче, легче…

Нет. Не помогает самовнушение. Ни черта не легче. Какое самовнушение, если тревога в барабаны бьет, стучит в голове истерикой — а вдруг Вика уже звонила? А вдруг и сейчас звонит и слышит вежливый ответ про недоступного абонента? Да, слышит… И что? И ничего. А нормальное, между прочим, словосочетание — недоступный абонент… Вот бы и в самом деле им быть, а не жалкой потеряшкой, как его Дэн обозвал. Тепло так, по-дружески — потеряшка…

Если по правде, обидно, конечно. Но что делать, Дэн прав. И в том прав, что «потеряшка» даже не пытался анализировать, почему с ним такое произошло. Как и когда это началось. Хотя чего там анализировать… Сам в эти страсти нырнул, можно сказать, с разбегу. Думал, отведает свежей клубнички и обратно вынырнет, в спокойную семейную жизнь. А клубничка-то коварная оказалась, заколдованная. А лучше сказать — отравленная. Чем больше съешь, тем быстрее сдохнешь. Да, как это было, если вспомнить…

Она голосовала на дороге, когда он впервые ее увидел. Стояла у кромки тротуара, лениво выставив руку вперед, будто прекрасная дама в капризном удивлении — ну же, восхищенные джентльмены, прикладывайтесь губами, где вы там замешкались…

Да, она показалась ему ужасно забавной. И поза, и жест были смешными и трогательными — нате, целуйте мою руку, кто первый? Кого осчастливить? И милое тонкое лицо, и вздернутый вверх подбородок…

Он притормозил, открыл дверь, глянул весело — куда тебе, мол? А она ничего не ответила, просто уселась на сиденье рядом. Привычно так уселась, будто на свое собственное.

— Езжайте прямо, я потом покажу, где свернуть.

— Свернуть? А может, я не туда еду, куда вам надо свернуть? Не по пути?

— А зачем тогда остановились?

— Хм… Странный вопрос… Вообще-то голосующие на дороге, прежде чем сесть в машину, спрашивают…

— А вы всегда все по правилам делаете, да? Я, например, не всегда. А если совсем быть точной — никогда и ничего по правилам не делаю, потому что это ужасно скучно. Ну, так что, мы едем или нет?

От нее вкусно пахло — духи какие-то необычные, сразу голова будто поехала. И захотелось продолжить дурацкий диалог. И вообще… Интересно стало. Как-то сразу. И ноги у нее были красивые. Гладкие, тоненькие, но не костлявые. Изумительные ноги.

— Что, нравятся? — вдруг спросила она, внимательно глядя перед собой.

— Не понял?..

— Да все ты понял. Ноги мои, спрашиваю, нравятся, да?

— Ну, в общем… Нравятся, да.

— Мне и самой ужасно нравятся. Повезло с телом, подарок природы. Это типаж такой, называется «рыбья косточка». То есть худеть можно до крайней модельной невозможности, а тело все равно гибким и гладким остается. Класс, правда?

— Ты модель, что ли?

— Нет. Модель — это всего лишь вешалка для платья. Это скучно.

— А кто ты?

— На ближайшие десять минут я твоя попутчица. Кстати, на следующем светофоре надо свернуть… Свернешь?

— Ладно, сверну. А ты забавная. Может, познакомимся? Меня Дмитрием зовут.

— Меня Викой. А Дмитрий — это Дима или Митя? Как тебя обычно называют? Хотя, погоди, не отвечай… Я сама догадаюсь…

Повернув голову, она глянула на него в упор, подняла брови, усмехнулась:

— Ну тут и догадываться нечего. Конечно же, ты Митя. Митенька. Любимый сынок, любимый муж, любимый папа. Ведь ты женат, Митенька?

— Женат. И счастливо женат. По крайней мере, не вижу в этом обстоятельстве оснований для подобной агрессивной иронии.

— Да ладно, не обижайся… Ой, тут сразу направо, под арку, во двор! Ага, спасибо… Вот здесь останови, дальше не надо… И на прощание хочешь совет, Митенька? Никогда не говори ни одной женщине, что ты счастливо женат.

— Это еще почему?

— Потому что не надо возбуждать интерес. Потому что сразу хочется проверить, так это на самом деле или нет. Вступить в игру… А игры заканчиваются по-разному, Митенька. Понял меня?

— Нет, не понял. Значит, надо при знакомстве с женщинами посыпать себе голову пеплом и жаловаться на жену? Какая, мол, она стерва? И тогда я буду защищен от… От интереса? Да, хорош я буду, представляю себе… Совсем без интереса-то…

— Ах, так все-таки хочешь интереса? Зачем? Ведь ты счастливо женат!

— Да, я счастливо женат.

— А зачем тогда остановился, когда я голосовала?

— А почему бы и нет? Просто помочь решил, по-человечески.

— Ой, да ладно! А если бы не я, а каракатица с кривыми ногами голосовала, тоже бы помочь решил, по-человечески? Ладно, можешь не отвечать… Пошла я. Спасибо за твою большую человечность, Митя. Надеюсь, денег с меня не возьмешь?

Улыбнулась и выскользнула из машины, быстро пошла во двор. Он развернулся, продолжил свой путь. Настроение почему-то испортилось, даже любимые мелодии из динамиков не спасали. Задела его своей насмешливостью случайная пассажирка. Обидела. Зацепила. Как ни старался выкинуть из головы эту «рыбью косточку» с цепким взглядом, никак не выходило.

На третий день подъехал вечером к той самой арке, где ее высадил, стал ждать. Не дождался. Поехал на четвертый день, на пятый… А когда увидел, как она идет по двору, чуть не умер от счастья.

Ну и покатилось. А тело у нее оказалось и впрямь гладкое, гибкое, словно без костей. Змеиное. И страсть бешеная, ненасытная. Со временем он потерялся во всем этом… Нет, не в страсти, конечно, а в сумасшедших качелях, когда летишь из любви в ненависть, потом обратно летишь, да так, что дух захватывает… Вот его и захватило окончательно, дух-то. Взял и вообще улетел, оставил после себя неврастению с депрессией. Ой, да чего тут анализировать, поздно уже анализировать, раньше надо было. Тем более потеряшка не умеет анализировать, на то он и потеряшка. Слабо ему.