оставила свою отметину плеть незересского инфорсера, до которого дошли слухи, будто Кавита — практикующий маг.

Этот тип на собственном горьком опыте убедился, что Кавита действительно маг, как и ее муж Нирай, уложивший мужчину на землю стрелой-молнией. Какой жалкий вид был потом у жестокого инфорсера, когда он лежал спиной в песке и пытался высвободить руку с плеткой. В песке, который после Кавита заклинанием выгребла из-под него, а затем заклинанием же, теперь совместно с Нираем, разом обрушила обратно, только теперь уже поверх незереса, погребая его заживо.

— Я уверен, что у нее будут густые локоны, как у ее матери, — добавил Нирай, проведя рукой по волосам Кавиты. Он чувствовал, как напряжена жена. — Что тебя тревожит, любовь моя?

— Незересы повсюду, — ответила Кавита. — С каждым переходом их становится все больше, они следят за нами от самых гор, останавливают, и проверяют, и выспрашивают, все время выспрашивают.

— Эти песчаные крабы, — подхватил Нирай, — незваными явившиеся на нашу землю. Нашу землю, говорю я, и мы еще долго будем тут после того, как они исчезнут, когда ветры Анаврок вернутся, а про Незерил давно забудут!

— К тому времени и про нас давно забудут, — отозвалась Кавита.

— Но наши потомки... — возразил Нирай, кивнув на их новорожденную дочку.

— Мы должны быть осторожными, особенно осторожными, — сказала Кавита. — Не ради себя, а ради Рукии.

Нирай не стал спорить. Они были магами, но втайне, поскольку незересские правители этой земли запретили бединам заниматься Искусством.

Кавита огляделась по сторонам, потом на несколько мгновений сосредоточила взгляд на откидном пологе палатки, молча, вытянув шею, прислушиваясь, нет ли рядом каких злоумышленников. Бросив взгляд на мужа, она склонилась над колыбелью и, ослабив узлы, развернула пеленки. Она откинула ткань и распрямила обнаженную левую ручку Рукии, немного приподняв ее и повернув так, чтобы скудный свет свечи падал на внутреннюю сторону предплечья.

Нирай затаил дыхание. Прежде он уже видел это родимое пятно — или, по крайней мере, то, что, как он надеялся, было таковым.

Но теперь сомнений быть не могло, поскольку это было очень необычное родимое пятно. Четкая фигура, напоминающая семиконечную звезду, в красном круге.

— Магический шрам? — спросил Нирай озадаченно, поскольку никогда еще не слышал о столь четких отметинах, как эта.

Кавита высвободила другую ручку девочки и, повернув ее тыльной стороной предплечья кверху, продемонстрировала вторую метку.

— Кривой клинок? — спросил Нирай и пригляделся получше. — Нет, рог, рог единорога! Она помечена дважды?

— И ее шрамы труднее будет скрыть.

— Она должна гордиться ими! — настаивал Нирай. — Пожалуй, незересы могут не согласиться с этим.

— Проклятие! Мы бедины, а не их собственность!

Кавита прижала палец к губам мужа, призывая его к молчанию.

— Успокойся, муж мой, — тихо попросила она. — Мы свободны на нашей земле. Давай не будем связывать себя ненавистью с теми, кто считает, что подчинил нас себе. Считает, но вовсе не держит нас в цепях.

Нирай кивнул и, поцеловав жену, повлек ее через комнату к постели.

Маленькая Рукия открыла глаза. Она слышала каждое слово. Они не спеленали ее заново, и руки ее оказались свободны — нечастый случай в ее юной жизни. Она воспользовалась возможностью пошевелить ими, сгибала и разгибала, и у нее на самом деле было ощущение, словно с плеч наконец-то сняли тяжкий груз. Она ухитрилась удержать обе свои крохотные ручки перед глазами достаточно долго, чтобы разглядеть то, о чем говорили ее родители.

Эти отметины, шрамы, перенесли ее в то давнее утро, когда она проснулась в палатке рядом со своим мужем, Дзиртом. Они возвращались в Мифрил Халл, не зная о великих переменах, уже тогда начинавших происходить с их миром.

В тот роковой день Кэтти-бри задело оборвавшейся нитью магической Пряжи Мистры, Пряжи самой Магии, и слепящая сила магической энергии сокрушила ее и свела с ума.

Пряжа Мистры, Владычицы Магии, избравшей своим символом семиконечную звезду.

Она так и не пришла в себя после этого, и безумие ее нечаянно коснулось и Реджиса. В этом состоянии помрачения Кэтти-бри умерла, и Миликки забрала ее душу из Мифрил Халла.

Она смотрела на свою правую руку, на рог единорога, символ Миликки, и возносила благодарность и хвалу, и ее синие глаза наполнились слезами счастья.

***

Год Шестирукого Эльфа

(1464 по летоисчислению Долин)

Незерил

Рукия сидела в уголке, делая вид, будто играет с отполированными камушками, которые дал ей Нирай. Шел долгий первый год ее новой жизни, наполненной притворством, что сильно утомляло мнимое дитя. Она рано начала ползать, считали бедины, всего в пять месяцев от роду, и пошла, когда ей не было и десяти, притом весьма ловко.

Тем не менее она еще не говорила, хотя ей было что сказать, и даже не представляла, в каком возрасте будет уместен подобный разговор, поскольку в прошлой жизни мало общалась с детьми.

Кэтти-бри понимала, как важно вести себя соответственно возрасту, ради собственной безопасности и безопасности ее родителей, которых она успела полюбить, как родных.

За этот год, прожитый Рукией, Кэтти-бри многое узнала. Бедины были узниками на своей собственной земле, бывшей некогда пустыней Анаврок, но теперь известной как Незерил, средоточие незересской власти. Завоеватели-незересы позволяли племенам бединов вести лишь кочевую жизнь, скитаться по доныне бесплодным, продуваемым всеми ветрами пустошам, бывшим когда-то великой магической пустыней северного Фаэруна.

Несмотря на наружность, Кэтти-бри не могла быть и не была обычным годовалым ребенком. В прошлой жизни она изучала магию заклинаний, когда оборвавшиеся нити Пряжи Мистры задели ее, а время, проведенное в Ируладуне, когда она танцевала и пела песнь Миликки, позволило глубже постичь ту магию, которую она знала прежде, и, конечно, научило тому, как обращаться за священной магией к богине, столь приблизившей ее к себе. Эти умения требовали практики и тренировки, подобно тому как воин оттачивает движения с оружием, защищаясь и атакуя.

Маленькая девочка внимательно наблюдала за родителями. Нирай вышел из палатки, а Кавита была занята починкой оружия. Кэтти-бри забавлялась, наблюдая за тем, как женщина нервно озирается по сторонам, прежде чем призвать на помощь магию, чтобы выправить клинок кривой сабли.

Забавлялась потому, что ребенок Кавиты в уголке этой же комнаты был занят тем же. Кэтти-бри поочередно прижимала каждый камушек к груди и шептала в него, нанося знаки, видимые только ей самой с помощью заклинания. Эти невидимые метки превращали камни в подобие оракулов, и дитя выкидывало их