Покончив с «промежуточными» похоронами, Юровский, по его словам, пошел в облисполком, нашел там Голощекина и Сафарова, нажаловался, что Ермаков развел бардак и ничего толком не сделал. Сафаров отнесся к новостям философски, Голощекин же вызвал Ермакова и, обругав, отправил доставать трупы. Затем Юровский направился к председателю Совета Чуцкаеву – тот посоветовал ему «какие-то глубокие шахты в лесу».

К тому времени о расстреле знало столько народу, что трупы можно было вообще не прятать. Но с ними возились до утра 19 июля. Вытащили из временной «могилы», поехали прятать дальше, глубокие шахты не нашли, вконец застряв в лесу, пытались сжечь и под конец закопали в яме на дороге. При этом предосторожности были предприняты совершенно безумные: например, в каком-то промежуточном месте стали копать могилу, но тут появился крестьянин, который только мог их видеть, и они, отказавшись от своего плана, отправились дальше.

Момент восьмой. Зачем такие усилия? Все равно белые без особого труда выяснили судьбу Романовых. Версия «для народа» в устах бывшего чекиста Никулина звучит так:

«Если бы даже был обнаружен труп, то, очевидно, из него были созданы какие-то мощи, понимаете, вокруг которых группировалась бы какая-то контрреволюция…».

Это все продолжение сказки о «страшном монархистском заговоре». Какая «контрреволюция» может в восемнадцатом (!) году группироваться вокруг тела самого непопулярного царя за всю российскую историю? И даже если так – то в сутолоке эвакуации Екатеринбурга у большевистских руководителей только и заботы, что противодействовать какому-то гипотетическому «культу», который, может быть, когда-нибудь… Есть тела – будут мощи, нет – самозванцы, что гораздо хуже. (Кстати, отсутствие самозванцев лучше всего свидетельствует о реальной популярности Романовых в частности и монархической идеи вообще в русском народе.)

Если уж говорить о скрытности, то Юровского совершенно не заботило, что множество людей знает о расстреле. Одни двадцать пять красногвардейцев Ермакова обеспечивали звон по всему городу. Однако ему важно лишь, чтобы не нашли трупы, а если нашли, то не опознали. И, судя по бешеной активности, волнует его что-то близкое и конкретное, а не какой-то культ.

Какие ужасные последствия могли произойти для уральцев, если бы Романовых нашли и опознали? Притом, что в Москву уже ушла телеграмма о казни, а через несколько часов Белобородов и вовсе всех заложит? Да никаких: представьте себе процесс над старыми большевиками, которых судят за убийство царя! Никакая контрреволюция Ленину так не нагадит!

Правда, у Юровского своя подчиненность. Есть ли у него основания опасаться, что его приведут в комнату, где лежат его подопечные, выкопанные и опознанные, и некто в кожанке, поигрывая наганом, вежливо спросит его: «Яков Михайлович, и как же такое вышло?»

Да тоже нет. Сейчас в Екатеринбурге правит команда Голощекина – кто и о чем его спросит? Когда она уйдет, придут белые – кто тогда поймет, как все вышло? Что же касается «белого» следствия, то… пусть клевещут!

Да, но потом… И тут с нами злую шутку играет послезнание. Это у нас есть «потом», но не у Юровского с Голощекиным. Взятие власти большевиками изначально было совершенно безумной авантюрой. Обитатели Кремля считали дни, проведенные ими у руля державы. Когда продержались дольше Парижской коммуны, ликование было огромным: на рекорд идем! Ни о какой окончательной победе не было и речи. Торжество социализма в отсталой лапотной России являлось полным бредом с позиций как и без того утопической теории Маркса, так и реальной истории. Большевистское руководство, конечно, будет бороться до последнего и погибнет с честью (или столь же честно уйдет в эмиграцию), и песни о них будут петь… но завтра падет Екатеринбург, а послезавтра – Москва, и тогда некому будет спрашивать с Юровского о судьбе заключенных. Надо лишь пережить несколько дней до прихода белых.

Что-то мы совсем запутались в этой истории. Ни мотива, ни логики – ничего…

Мы уже писали о странном пристрастии Уралсовета к Романовым. Данные деятели их буквально коллекционировали.

Великий князь Михаил Александрович Романов

В марте 1918 года брат Николая, великий князь Михаил Александрович, был выслан из Петербурга в Пермь. Устроился он там неплохо: привез с собой обширный багаж, проживал в лучших номерах лучшей гостиницы, ходил в театр, катался на личном «Роллс-ройсе», держал при себе секретаря, лакея и шофера. Уж он-то имел все возможности скрыться – но не предпринимал никаких попыток бежать.

В ночь с 12 на 13 июня к нему неожиданно явилась группа сотрудников пермской милиции. Предъявив постановление об аресте, милиционеры потребовали, чтобы Михаил пошел с ними. Тот потребовал разговора со знакомым ему членом коллегии Пермской ГубЧК Малковым, чья подпись вроде бы стояла на документе, но выглядела как-то необычно. Пока разбирались, лакей и шофер спустились вниз и позвонили по телефону в милицию. Тем временем похитителям надоело препираться, и они силой заставили Михаила отправиться с ними. По просьбе великого князя, с ними поехал его секретарь Джонсон. Больше ни того, ни другого никто не видел.

Приехавший через несколько минут чекистский отряд никого уже не обнаружил. Тщательный обыск также ничего не дал. Пермская ЧК сообщила по начальству, одновременно в Москву, Петроград и Екатеринбург о похищении Михаила, ту же информацию поместили газеты.