Она поворачивается и уходит, не сказав более ни единого слова. Я смотрю ей вслед, пока она не превращается в маленькое пятнышко вдалеке.

Наутро я просыпаюсь, а вокруг так темно, что кажется — на дворе еще ночь. Оглядевшись по сторонам, вижу, что Луизы в палатке нет. Соня еще спит, поэтому я осторожно выскальзываю из-под одеяла и вылезаю из палатки, пытаясь понять, который час. Небо подсказывает мне, что уже почти утро: хотя кругом еще стоит непроглядная тьма, небеса мало-помалу светлеют, наливаются бледной голубизной, вестницей рассвета.

Но все равно еще очень рано. Эдмунд не спит — все так же несет караул на краю лагеря. Я подхожу к нему, не стараясь держаться тихо — совсем не хочется наткнуться на дуло ружья.

— Эдмунд? — заранее окликаю я.

Он спокойно поворачивает голову.

— Рано еще. Чего это вы поднялись?

Я останавливаюсь напротив и сажусь на большой валун, чтобы глаза у нас были на одном уровне.

— Не знаю. Просто проснулась и заметила, что Луизы нет. Вы ее не видели?

Он качает головой с выражением искреннего недоумения.

— Нет. Да и не слышал ничего.

Я смотрю в темноту леса. Вполне возможно, Луиза просто-напросто отлучилась по личным надобностям. Эдмунду я на этот счет ничего не говорю, чтобы не смущать нас обоих. И все же я глубоко потрясена тем, что Луиза отправилась в лес одна после того, как осуждала за это Соню.

— Как прошла ночь? Тихо? — спрашиваю я.

Он кивает.

— Более или менее. Я слышал какие-то шорохи, но на крупного зверя не похоже. Да все и смолкло быстро. Должно быть, какие-то мелкие лесные твари.

— А каковы наши шансы спастись от гончих?

Эдмунд отвечает не сразу. Я знаю: он скажет не то, что я хочу слышать, просто чтобы успокоить меня, — а даст правдивый ответ, обдуманный и просчитанный.

— Я бы сказал, пятьдесят на пятьдесят, главным образом благодаря тому, что мы в лесу и все приближаемся к морю. Всякие мелкие речки да ручьи сливаются, становятся больше и шире. Шансы найти по-настоящему широкий поток все больше и больше. Только вот кое-какие вещи меня все же тревожат…

От одной мысли, что мы можем оказаться посередине глубокой и быстрой реки, меня охватывает паника.

— Какие же?

— Если Самуил выслал за нами своих гончих, то вполне мог послать и еще кого-нибудь. Возможно, гончие — не единственная опасность, грозящая нам на пути.

— Понятно, — киваю я, не желтая, чтобы на этом он и остановился. — Но вы сказали «вещи». А что еще?

Эдмунд снова отводит взгляд.

— Большая река стала бы для нас и благословением, и проклятием. Если поток окажется достаточно бурным, то поди знай, сумеем ли мы сами переправиться. Впрочем, это еще не самое худшее, если вы меня понимаете.

Я киваю.

— Если нам встретится река, выбора у нас все равно не будет: попытаемся через нее переправиться, но узнаем, возможно ли это, только на середине.

— Именно.

— Ну да выбора-то все равно нет, правда? — И я продолжаю, не дожидаясь ответа. — Когда настанет время, придется рискнуть. До сих пор время и удача были на нашей стороне. Будем же верить, что и впредь оно так будет.

— Пожалуй, вы правы. — Голос у Эдмунда вовсе не такой уж уверенный.

Я встаю с камня и отряхиваюсь.

— Луиза, похоже, так и не вернулась. Я примерно представляю, где она может быть. Пойду поищу. Тут недалеко.

Он кивает.

— А я начну готовить завтрак. Выезжать уже скоро.

Я направляюсь к деревьям, а Эдмунд говорит мне в спину:

— И не отходите далеко. Я, конечно, быстро примчусь, но если с вами чего случится, лучше уж чтобы вы были поближе.

Мог бы и не предупреждать. Я прекрасно знаю, как опасно уходить из его поля видимости. Знаю и то, что могла бы просто подождать несколько минут. Луиза вот-вот вернется. Но правда в том, что меня мучает любопытство. Подозрения Сони насчет Луизы эхом отзываются в сердце, как бы страстно я ни желала отбросить их. Поведение Луизы в последние дни изрядно нервирует меня, и, хотя страшно не хочется шпионить, чувство долга заставляет меня рассмотреть все возможные сценарии развития событий.

Даже тот, в котором призрачное воинство использует Луизу для того, чтобы провалить нашу миссию.

В лесу заметно темнее, чем на прогалине. Там отсветов почти потухшего костра и света луны хватает хоть на какое-то освещение, а здесь меня со всех сторон обступают деревья. Они тянутся к небесам высоко над головой, а небеса тем временем начинают светлеть.

Я без труда нахожу тропку, которую мы с Соней обнаружили еще вчера вечером, почти сразу же, как разбили лагерь. По понятным соображениям у нас вошло в привычку подыскивать какое-нибудь укромное местечко неподалеку от каждого нового лагеря. Тропинка идет среди деревьев, что обеспечивает достаточное укрытие — в таком путешествии, как наше, без подобного уголка не обойтись. Тропка ведет к ручью. Я издалека слышу, как он журчит.

Не желая оповещать Луизу о своем приближении, я стараюсь идти осторожнее, оглядываюсь по сторонам в поисках подруги, но нигде не вижу ее. Не могу найти — покуда не выхожу на опушку перед ручьем.

Там снова становится заметно светлее, и глазам требуется несколько мгновений на то, чтобы привыкнуть, однако потом я различаю фигурку Луизы, склонившейся над краем воды. «Да наверное, она просто умывается», — говорю я себе, хотя каким-то внутренним чувством уже знаю: дело совсем не в этом.

Если я пойду прямиком через полянку, она сразу заметит, а этого мне не хочется. Поэтому я крадусь вдоль края опушки, стараясь не высовываться, а подобраться к берегу потихоньку. Хорошо, что ручей так громко журчит: журчание заглушает звуки моих неуклюжих шагов и хруст сухих веточек под ногами. Оказавшись наконец близко к берегу, я вижу, чем именно занимается Луиза.

Она смотрит в оловянную миску — одну из тех, из которых мы едим. В миске поблескивает вода, но больше с моего места ничего не разобрать. Да она же гадает! Пытается что-то увидеть в миске, как в чаше для гадания! На самом деле, не такое уж оно и важное, это мое открытие. Конечно, мы все трое договорились не пользоваться нашими способностями, если только это не требуется для нашей общей цели: покончить с пророчеством. Но, возможно, Луиза решила посмотреть в чашу, чтобы узнать, далеко ли гончие, или нет ли на пути еще каких-нибудь врагов.

Ее занятие кажется совершенно безобидным. На первый взгляд.

И все же, пока я смотрю на Луизу, у меня возникает ощущение, будто что-то тут неладно. Не сразу удается понять, в чем именно дело, но зато потом я наконец осознаю, что же меня так смутно беспокоило.

Правда состоит в том, что мы не принимали и не принимаем никаких решений по поводу пророчества — наших ролей в нем, нашей силы, наших действий — не посоветовавшись друг с другом. А Луиза отправилась гадать посреди ночи, оставив палатку на свой страх и риск, не побоявшись того, что вокруг могут рыскать адские гончие. Ушла, не сказав ни единого слова. Вопрос напрашивается сам собой. Что она скрывает?