— Единственная моя надежда, — продолжал мистер Смит серьезно, — что у этого Голспи, который сегодня у нас появился, имеются какие-нибудь выгодные предложения. Очень странно, что Гоус уволен вдруг, ни с того ни с сего. Наверное, этот Голспи решил, что Гоус никуда не годится (мне самому в последнее время приходила в голову такая мысль), и настоял, чтобы мистер Дэрсингем от него избавился. Может быть, он хочет занять его место? Признаюсь, вся эта история мне кажется странной. Никогда в жизни я…

— Да ты не беспокойся, папа, все уладится, — перебила его миссис Смит. — Нас ждет удача. Пусть себе твой мистер Дэрсингем дурит, а нам все равно повезет. И скоро! Не помню, говорила ли я тебе: сестра миссис Далби — та с челкой и агатовыми серьгами, что гадает на картах, — на днях нагадала мне счастье, деньги и большую удачу, и все это через незнакомого мужчину-шатена, который спит в чужой постели. Что, этот человек, о котором ты рассказывал, шатен?

— Не спрашивай ты меня о таких вещах. Я его не разглядывал. У него большие усы — вот и все, что я могу сказать. Может быть, тебе этого достаточно?.. Нет, не могу понять, как мистер Дэрсингем…

— Очень нужно тебе, папа, волноваться из-за того, что мистер Дэрсингем сделал или чего он не сделал, — перебила его жена. — Думаешь, он о тебе очень беспокоится? Кто угодно, только не он. Так и ты не ломай ради него своей старой головы. Давай лучше послушаем музыку. Это нас развеселит.

Она вскочила и отошла в тот угол, где Джордж, мастер на все руки, поставил большой радиоприемник.

— Как его включать? Я всегда забываю, — сказала она, проводя рукой по различным кнопкам. — Нужно, кажется, потянуть за эту вот штуку?

Очевидно, нужно было потянуть именно за эту штуку, так как тотчас комнату наполнил громкий, самоуверенный голос.

— Теперь обратимся к другой стороне данного вопроса, — гремел он. — Как мы уже видели, торговая фирма не может иметь кредита, если она не оформила своих полномочий. Посмотрим, что это означает. Допустим, что учреждается какое-нибудь общество с целью… э… учета торговых векселей…

— О Господи! — С этим восклицанием миссис Смит немедленно изгнала голос из комнаты. — Вот так развлечение придумал! — укоризненно обратилась она к радиоприемнику. — Возьми-ка газету, папа, да посмотри, когда будут передавать пение или музыку.

Через столовую молнией пронеслась Эдна, уже совсем одетая, с густо напудренным носом и ярко накрашенными губами.

— Ты куда, Эдна? — крикнула ей вдогонку мать.

— Гулять.

— С кем?

— С Минни Уотсон.

— Только смотри у меня, не разгуливай поздно с твоей Минни Уотсон.

Эдна вместо ответа только хлопнула дверью.

— Теперь она неразлучна с Минни Уотсон, — заметила миссис Смит. — Через месяц будет какая-нибудь другая. Вчера я у нее спрашиваю: «А что это не видно Энни Фрост, с которой ты была в такой дружбе?»

— Это дочка того Фроста, у которого перчаточная мастерская? — осведомился мистер Смит.

— Того самого, Джимми Фроста. Так вот, когда я ей это сказала, наша мисс вздернула нос и ответила: «Вот еще, стану я водиться с Энни Фрост!» А, кажется, вчера были такие друзья, что водой не разольешь. Умора! Вот такая точно я была в ее годы.

— Ни за что не поверю! — энергично запротестовал мистер Смит. — Ты была гораздо рассудительнее. У нынешних девушек нет ни капли здравого смысла. То немногое, что они выносят из школы, у них вышибают из головы все эти фильмы, что показывают в кино. С утра до ночи у них на уме только фильмы и всякая другая ерунда. Только болтают да пляшут! Джаз тоже совсем вскружил их глупые головы…

— Ага, это, кажется, Джорджи! — перебила его миссис Смит, вскочив со стула. — Пойду достану из духовки его обед. Живее, мальчик, поторапливайся, если хочешь хоть как-нибудь пообедать сегодня. Жаркое, наверное, уже превратилось в угли.

Оставшись один, мистер Смит не спеша выколотил трубку в ящик с углем и задумался, глядя в огонь. В последнее время он постоянно ловил себя на том, что брюзжит на детей, а он вовсе не хотел быть ворчливым отцом. Когда они были маленькими, они доставляли ему много радости, а теперь он перестал понимать их, хотя иногда испытывал нечто вроде отцовской гордости. В особенности Джордж, старший, в детстве — мальчик живой и подававший большие надежды, теперь был для отца загадкой и вызывал в нем чувство разочарования. Джорджу представлялись в жизни возможности, которых никогда не имел его отец. Но Джордж с самого начала проявил склонность идти своей собственной дорогой — и дорогой, которая совсем не нравилась мистеру Смиту. Джордж не желал посвятить себя чему-нибудь одному, преданно служить кому-нибудь, упорно добиваться хорошего, обеспеченного положения. Он брался то за одно, то за другое, продавал радиоприемники, помогал товарищу в гараже. В настоящее время он тоже работал в гараже (эта служба была четвертая или пятая по счету). И хотя Джордж постоянно имел какой-нибудь заработок и, видимо, много работал, отец считал, что Джордж ничего не добьется в жизни. Правда, ему только двадцать лет, и время еще не ушло, но мистер Смит отлично понимал, что Джордж будет и впредь поступать по-своему, не считаясь с мнением отца. И потому он ни на что хорошее не надеялся. Вся беда была в том, что Джордж находил такое положение вещей нормальным, и отец знал, что не сумеет убедить его в противном. Вот этим-то и огорчали его оба — и сын и дочь. Ничего дурного он в них не замечал, они были ничуть не хуже, а то и лучше других мальчиков и девочек. И он всегда готов был их защищать от нападок. Тем не менее они, вырастая, превращались в людей ему непонятных, как будто они были какие-то чужестранцы. И это сильно озадачивало и смутно печалило мистера Смита.

Дети мистера Смита и вправду были для него «чужестранцами» — не просто потому, что принадлежали к другому поколению, но еще и потому, что они принадлежали к поколению, которое жило в другом мире. Мистер Смит был в полном недоумении, потому что подходил к ним с меркой, которой они не признавали. Они были продуктом новой культуры, детьми послевоенной эпохи. Они выросли под шум «фордов», кативших по улицам, а с тех пор эти «форды» уже успели скатиться в мусорную яму и с ними вместе весь груз идей, все еще составлявших высшую ценность для мистера Смита. Они были детьми универмагов Вулворта и кинематографа. Их кругозор был и шире и в то же время уже кругозора родителей. Они были менее англичане, более космополиты. Мистер Смит неспособен был понять Джорджа и Эдну, но множество юношей и девушек Нью-Йорка, Парижа и Берлина поймут их с первого взгляда. Манеры Эдны, ее гримасы и жесты были модным в то время подражанием одной обамериканившейся польской еврейке из Голливуда, которая накладывала свой штамп на юных девушек всего мира. Пристрастие Джорджа к машинам, его папироска, опущенные веки, гладкие, блестящие волосы, его галстуки, ботинки и костюмы, манера управлять автомобилем или танцевать, его отрывистая речь, его безграничное равнодушие ко многому — все это было типично, все это можно было встретить на улице любого американского города или европейской столицы…