с круглыми щечками, Фелицата Андреевна погладила Таню по голове, влажной от пота, и присела на краешек кровати.

– Вот я и стала бабушкой.

Таня улыбнулась сухими губами, искусанными до крови:

– Мамочка, ты самая красивая бабушка на свете.

Она осторожно покачала на руках дочку:

– Мама, необходимо сообщить Юре. Я не знаю как, но необходимо.

Фелицата Андреевна ждала и боялась этого вопроса:

– Танечка, а стоит ли? Подумай сама. Юра – человек чести. Узнав, что стал отцом, он будет рваться к вам, рисковать, совершать отчаянные поступки, которые могут стоить ему жизни. Давай подождем, Господь все устроит. Посмотри – сегодня день поминовения отца Игнатия. И для Юры, и для нас – это особенная дата, и в этот день мы всегда мысленно будем вместе, даже ничего не зная друг о друге. Варенька появилась нам как утешение и надежда в память отца Игнатия. Верь, он не оставит ее без помощи.

– Я тоже про это подумала, – медленно сказала Таня. Она посмотрела на Фелицату Андреевну, а потом перевела глаза на спящую дочь. – Ведь по срокам Варя должна была родиться больше недели назад.

Таня выглядела совсем обессилевшей, и Фелицата Андреевна протянула руки:

– Давай мне Вареньку, а сама поспи, у тебя глаза закрываются.

Извечным женским движением она уложила ребенка на сгиб локтя с ощущением глубокого покоя, словно в вышине над ними парили Ангелы.

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных ради молитв Пречистой Матери Твоей.

Она ходила вдоль коридора и качала внучку, бесконечно повторяя слова молитвы. В этот момент она на грани реальности видела, как неподалеку стоит отец Игнатий, одной рукой придерживая от ветра истрепанную рясу.

Ленинград, 1931 год

В ночь на пятнадцатое апреля в Ленинграде зазвенела первая капель. Срываясь с сосулек, капли дробно звякали по жестяному подоконнику, будоража кровь предчувствием весны.

Юрий нашел глазами квадрат окна. Летом сквозь стекло смотрели глаза Тани. Она была здесь в июле, девять месяцев назад. Девять месяцев! Он почувствовал толчок в сердце.

Как это много – целая вечность. За девять месяцев может родиться новый человек. Вот если бы у них с Таней был сын. Нет, лучше дочка. Смешная пухленькая малышка с Таниными волосами цвета темного шоколада. Она могла бы родиться как раз сегодня, в день папиной памяти. И назвали бы мы ее Варей, в честь мамы, потому что Фелицата Андреевна, слава Богу, жива и здорова.

Взглянув на циферблат часов, он обнаружил, что сейчас три часа ночи. Лежать в кровати, ворочаясь с боку на бок, казалось невыносимым. Юрий встал, выпил стакан остывшей воды из чайника, натянул брюки и взял в руки рубашку. Палец прошелся по ниткам от оторванной пуговицы. Каждое утро он напоминал себе, что пуговицу надо пришить, но к вечеру забывал. Рубах у него было всего две – рабочая и выходная. Хотелось выбраться из тесноты комнатенки, и он вышел на улицу.

В печных трубах выл ветер, раздувая молочные облака по мутному небу. Он поднял воротник куртки, но в шею все равно дуло. Еще не оттаявший от зимы тротуар лопался под ногами хрустящими льдинками. Громады домов слепо смотрели темными окнами. По фасаду Максимилиановской лечебницы гулко хлопал огромный лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Идя притихшими улицами, Юрий думал, что в такую же прозрачную, звонкую ночь расстреляли папу – молодого, красивого, умного и доброго. Его руки с сильными и нежными пальцами всегда тонко и сладко пахли ладаном. Когда папа давал благословение на день, его лицо становилось светлым и торжественным. Такое резкое преображение личного папы в общего батюшку неизменно приводило Юрия в трепет.

Казнь отца Игнатия он представлял так живо, словно сам стоял под пулями красноармейцев.

Воображение рисовало видение квадратного двора, освещенного фарами полуторки и двух рядов людей, стоящих друг против друга – жертв и палачей. Слава Богу, что папа сподобился оказаться в ряду мучеников. Участь тех, кто пусть не по своей воле, но стал убийцей, заставляла Юрия содрогаться. Он сострадал им, как сострадал бы пораженным ужасной болезнью, чья зараза будет поколениями передаваться от рода к роду.

«Где, на каком этапе жизни должно что-то сломаться в человеке, чтобы он пошел убивать своих? Действия грабителя иногда можно объяснить – грабители одержимы бесом наживы и убивают из самосохранения. А зачем убивать беззащитных людей, с которых нечего взять? Причем убивать десятками, сотнями, тысячами: стариков, женщин, почти детей? Как надо каяться, как умолять Господа о прощении, – думал он, – чтобы искупить страшную вину душегубства и не оставить этот грех своим детям и внукам?!»

Правы утверждающие, что Господь всегда оставляет свидетелей. Через пару лет после гибели папы Юрию довелось побывать на ремонтной тракторной станции в пригородном хозяйстве. Весь день он занимался наладкой двигателя, а на ночлег его определили в избу к свинарке тетке Матрене.

– Прошу любить и жаловать – мастер по тракторам Юрий Игнатьевич Никольский, – представил бригадир.

От Юрия не ускользнуло, что тетка Матрена нервно обтерла рот уголком платка и как-то по-особому поспешно пригласила его в избу, словно боялась, что он откажется.

Все время поглядывая на гостя, тетка Матрена выставила из печи чугун вареной картошки и сковородку с жареными карасями. Юрий заметил, как дрожат ее руки с трещинками от тяжелой работы. Тетка Матрена то порывалась выскочить в сени и принести пареной клюквы, то бежала без надобности шерудить кочергой давно потухшие угли в печке. Наконец, видимо, немного успокоившись, она села на табурет, и ее круглый подбородок дрогнул:

– Юрий Игнатьевич, вы меня помните?

Испуганно глядя на него, она с видимым напряжением ждала ответа.

Юрий покачал головой:

– Извините, не припоминаю. А где мы с вами встречались?

– В церкви. Вы ведь сын отца Игнатия?

– Да.

– Ну вот, а я один год помогала просвирне в церкви. Вы тогда были вот такусенький, – она показала: вровень со столешницей. – У меня муж умер в одночасье, а отец Игнатий приютил.

Матрена схватила клубок грубой пряжи и принялась его яростно перематывать.

Юрий ждал, что будет дальше. Сделав несколько витков, Матрена отложила клубок и подняла голову вверх. Глаза ее смотрели отчаянно.

– В общем, – Матренин голос перешел в сипение, словно ее душили, – я видела, как расстреляли вашего батюшку. Своими собственными глазами смотрела, – указательным пальцем она ткнула в направлении глаза и зажмурилась.

– Расскажите, – Юрий не узнал своего голоса.

Матрена всхлипнула:

– Да что рассказывать – горе одно. Сколь времени с тех пор прошло, а я ни спать, ни есть не могу, такой