же нельзя. Должна же у тебя быть хоть капля самоуважения!

Только теперь Фролов уловил в его голосе нотку торжества, и наконец до него дошло, что Егоров наслаждается разговором. Наверное, он планировал его заранее. Так пещерный человек, затачивая наконечник копья, прикидывает, как лучше уколоть мамонта: то ли снизу, то ли сбоку. Зверюга толстокожая, шкуру просто так не пробьешь, вот и приходится включать смекалку.

— …и в конце-то концов, надо же иметь совесть. Она ведь ведет себя, не побоюсь этого слова, аморально. Должна быть управа на безнравственное поведение…

— Спасибо, — коротко сказал Фролов. — Я подумаю.

Он раздавил окурок в пепельнице. В кухню заглянула Ляля и замахала рукой.

— Вова, пойдем на третий тост!

— Третий тост за любовь, — значительно сообщил Аркаша, высунув голову из-за спины Ляли.

После тоста подали горячее, а затем начались танцы. Аркаша потерял человеческий облик на пятом тосте, и его аккуратно увлекли поспать на кушеточку в соседней комнате. Комаровские, лихо отплясав пару танцев, ни с того ни с сего поругались, но тут же помирились. Только перед десертом Ляля спохватилась:

— Мы ведь не выпили за квартиру! Шурик сказал, в ноябре дом уже достроят.

— Какой дом? — Лена наморщила лоб.

Фролов запоздало вспомнил, что забыл рассказать ей об этом.

— Ну, ваш дом. Ты, наверное, уже и занавески выбираешь? Мы, когда эту квартиру получали, чуть с ума не сошли: и вещи перевезти, и обстановку спланировать, а сколько с документами бегать. Но я так за вас рада, вот ей-богу, больше, чем за себя была. И у Ванечки своя комната будет, а им в таком возрасте это очень нужно.

Ляля трещала без умолку, а Лена слушала с отсутствующим выражением лица.

— Да, новость так новость, — сказал Фролов, пытаясь как-то сгладить обескураженность жены. — Мы, как видишь, и сами еще не переварили.

— Выпьем за вашу квартиру, — Ляля подняла бокал с лимонадом и чокнулась с Фроловым. — Ребята, ешьте, пожалуйста, торт. Вова, возьми кусочек, я сама пекла.

7

Когда они ушли от Егоровых, на часах было восемь. Солнце село. Закат принес свежесть, и листья на деревьях таинственно шелестели от редких дуновений ветра. Фролов и Лена стояли на остановке, дожидаясь автобуса.

Лена поправила ремень сумки на плече. Из сумки торчал кулек с конфетами для Вани, который Ляля все-таки всучила перед выходом. Автобус не шел, и на остановке никого не было.

— А что, дом правда достроят в ноябре?

— А… Да. Может, даже раньше. Но там еще волокита с документами.

— Давно ты в курсе?

— Недели две, — сказал Фролов, но тут же спохватился, как это звучит: будто у него есть какая-то тайна, которую он скрывает неделями. — То есть я не то чтобы в курсе. Еще мало что известно. Может, на нас вообще квартир не хватит.

— Это как?

Он коротко пересказал все, что знал: о списках, планах этажей, двести шестнадцати счастливчиках и собственных надеждах на Танечку. Лена слушала молча, а потом спросила:

— И когда ты собирался мне сказать?

— Ну, не знаю. Может, на днях.

— Егоров и Ляля в курсе, что у нас будет квартира. А именно мне ты решил не говорить?

— Они в курсе исключительно потому, что Егоров работает в профкоме. И ничего я не решил, просто были другие дела.

Лена колко поинтересовалась:

— Что, за две недели ни минуты не нашлось?

Он сразу начал оправдываться, сбивчиво и глуповато, больше по привычке, чем из искреннего сожаления.

— Лен, ну брось ты… Я ж хотел рассказать, но в тот день пришел домой, а там твоя мама. Сама подумай: она же нас съест, если узнает. Скажет: вот вроде был шанс получить квартиру, а вы его упустили. И может, будет даже права. А лично я не хочу, чтоб она была права — да и ты, наверное, не хочешь.

— За меня решать не надо.

— Ладно. Брось, говорю. Лучше дождемся, когда все будет ясно, и потом расскажем. Не хватало еще давать ей повод…

— Ну понятно. Кругом враги.

— Да какие враги? Я хоть раз тебя чем-то упрекнул? Я даже перед Егоровым тебя выгораживаю.

— Что там с Егоровым?

— Догадайся.

— Что, он… он знает?..

— А ты как думаешь?

Лена нервно поправила сумку на плече.

— Ты просто подумай, — сказал Фролов. — Представь на минутку, что нас ждет. Егоров из профкома, он запросто может настучать. А наша очередь, как ты теперь знаешь, висит на волоске. Сейчас не время скандалить.

Лена подытожила:

— То есть если мы потеряем квартиру, это будет моя вина. А если получим, то твоя заслуга.

Сегодня жена жутко раздражала Фролова.

— Да боже ты мой. Я ведь не говорил, что ты будешь виновата. Я сказал, что Егоров знает о Сене. Вопросы в профкоме я улажу, но тебе нужно быть осторожнее. И Сеню попросить о том же.

Подъехал пустой автобус, залитый изнутри желтым электрическим светом. Оплатив проезд, они сели на горячие сиденья из кожзама. За окном, трясясь, медленно проплывал спальный район. В «панельках» загорались окна.

— Ну правда, Лен. Насчет квартиры…

— Опять ты про эту квартиру.

— Ну хочешь, свожу тебя туда. Это на Брестской. Брестская улица, дом восемь.

— Вот как, уже и адрес знаешь? Пятнадцать лет мучаешь меня с этой квартирой, а потом нате, забыл сказать.

— Ты опять? Я же сроду не давал тебе повода жаловаться. Я, на минуточку, терплю все твои закидоны… твою измену…

— Ничего ты не терпишь, тебе просто плевать.

— Мне?!

— Ну скажи еще, что ревнуешь.

Фролов мгновенно напрягся. Ему сковало спину и плечи, напряжение поползло вверх, к шее, и даже челюсть обожгло. Тело подавало сигнал тревоги: вот сейчас поосторожнее, притормози, отмерь каждое слово. Фролов чутко улавливал малейший намек на подозрение в свой адрес; эта привычка родилась еще в детстве и никогда его не покидала.

— Прекрати. Если я не