солнечного света. Он разглядывал сероватое пятнышко побелки, мелкую трещинку у карниза, стык потолка со стеной, кусочек обоев в цветочек. Форточка была приоткрыта, и с улицы доносился шум жизни: далекий звук проезжающих машин, крики строителей на соседнем участке, визг ребенка на детской площадке.

Фролов повернул голову — рядом с диваном стояла табуретка, на табуретке — стакан воды и тарелка с жареной колбасой. Колбаса была остывшая, чуть подгоревшая с одного края. Рядом на краю тарелки лежал аккуратно отрезанный кусок серого хлеба.

Опираясь на локти, он медленно сел. На нем была белая майка и трусы до колена. Он выпил воды. Вода была очень вкусная и оставляла во рту солоноватый привкус железа. Затем он медленно, прислушиваясь к ощущениям в теле, встал; колени немного дрожали — давно не ходил. Схватившись за подлокотник дивана, он сделал пару шагов к коридору. В коридоре висела вешалка, на ней — пальто. Ниже валялись смутно знакомые ботинки.

— Эй, — хрипло позвал Фролов. — Эй.

Дверь в маленькую комнатку была приоткрыта. Фролов доковылял до нее. На маленькой тахте в окружении тюков, сунув руку под голову и согнув ноги в коленях, спал Ваня. Пятки свисали с края тахты.

Фролов постоял в дверях, разглядывая сына. В груди разбухало большое неназванное чувство; он глубоко вздохнул, ожидая, когда оно схлынет. Будить Ваню не стал. Медленно обернулся, пошел на кухню. Взял с подоконника пачку болгарских сигарет и спички. Навалился на балконную дверь, щелкнул шпингалетом и нырнул в морозное утро выходного дня.

С балкона был виден весь дворик. Холод стоял собачий. На детской площадке в снегу уже торчала елка в серебристом дождике, хилая, с растопыренными ветками и картонной звездой на верхушке. Пара детей бодро карабкалась на горку. У подъезда стоял грузовик, и очередные новоселы выволакивали из него холодильник.

Фролов закурил, с наслаждением выдохнул дым, перевел взгляд вперед и уставился на далекий лесок на горизонте. Впереди была пустошь, а позади — черт-те что. В эту минуту его впервые остро и сладко ужалило счастье; счастье глупое, без оговорок и оправданий; счастье босяка, что поднимает взгляд от земли и видит высокое синее небо.

Ничего. Жизнь-то долгая.

Fin.