ведь все можно понять

Марк был потрясен. И все же — это не сон! Завороженный рисунками, он никак не мог сдвинуться с места. Все, что он видел, причиняло ему страдания…

Марк сделал над собой усилие, желая выйти, но едва он закрыл дверь, как что-то заставило его открыть ее еще раз — и он увидел новые граффити на месте предыдущих.

На этот раз пылающая птица распрямляла огромные крылья во всю ширину стены: сказочный Феникс, всегда возрождающийся из пепла.

Над нею пылала фраза:

Человек может быть уничтожен,

но не побежден

Марка охватила безумная тревога:

«Это конец, у меня бред!»

Галлюцинации, которых он опасался из-за пристрастия к спиртному, материализовались мучительным образом. Все тело горело, он не мог унять дрожь в руках, частота пульса зашкаливала.

Ему нужно было выпить что-нибудь, принять транквилизаторы и витамины. Но ничего этого у него не было. Все, что оставалось, — это сила воли. Он закрыл глаза и сосредоточился на борьбе с самим собой, стремясь вновь обрести немного успокоения.

«Все, что ты видишь, — неправда. Все это происходит в голове. Нет никаких граффити. Эти образы смерти и воскрешения — твои тревоги и страхи: последствия двухлетней жизни на улице. Ты не должен беспокоиться. Лейла с тобой, и скоро ты вновь увидишь Николь. У тебя получится воссоздать семью, и все будет как прежде».

Когда он открыл глаза, от граффити не осталось и следа. Стена вновь стала чистой.

А по другую сторону двери какой-то тип в нетерпении орал:

— Ну и что: вы наконец выходите или нет?

Немного приободренный этой маленькой победой над самим собой, Марк поспешно покинул туалет, обещая себе, что ноги его здесь не будет за все время путешествия!

* * *

Серьезно восприняв роль «старшей сестры», Эви глаз не спускала с Лейлы. Продолжая молчать, девочка фломастером чиркала в блокноте, изображая какие-то абстрактные формы, как это делают совсем маленькие дети. Эви сочувственно смотрела на нее, взволнованная и в то же время очарованная ее молчанием.

Прошло десять минут с тех пор, как Марк ушел. Лейла подняла глаза от своего рисунка.

Она открыла рот, и произошло чудо.

— Скажи, а отчего умерла твоя мама? — спросила Лейла у девушки.

Лас-Вегас. Невада

Начало вечера. Октябрь

Два года назад

Пустырь, покрытый сорняками и мусором, в одном из пригородов Лас-Вегаса, расположенный вдали от роскошной и залитой неоновым светом Стрип.[46]

На пустыре стоят около сорока автофургонов, большая часть — очень ветхие: стекла в них разбиты, перегородки провалились, крыши просели. Это последнее пристанище разношерстной публики, живущей здесь, дальше — только улица. Здесь поселились рабочие со скромными доходами, неудачники, проигравшие все в покер и рулетку, думавшие, что они здесь на несколько дней, «только на время, пока все не уладится», но никогда так и не выплывшие из игорного омута.

В центре пустыря — фургон, с виду — более ухоженный, с навесом из гофрированного железа, окруженный недостроенным забором, придающим ему иллюзию жилища. Под навесом — стол из пластика, на нем — впечатляющих размеров кипа книг, старый радиоприемник, настроенный на местную волну, и маленький аквариум, где крутится и крутится худенькая рыбка.

Эви тринадцать. Она сидит за столом, грызет в раздумье ручку, и вот — сразу одним росчерком заканчивает последний пункт задания по чтению, которое нужно сдать учителю завтра.

Внезапно из соседнего фургончика раздается голос, зовущий ее:

— Date prisa, Evie? Vamos a llegar tarde al trabajo.[47]

— Ya voy Carmina, dame dos minutos.[48]

Юное создание мечется по фургончику с зубной щеткой во рту, бросается перечитывать свою работу, исправляя найденные там и сям ошибки.

— Ну, давай, пошевеливайся!

Мигель, руководитель бригады уборщиков отеля «Оазис», строг. Эви пришлось умолять его, чтобы он взял ее на несколько ночей в неделю, так как по возрасту ей еще не полагалось работать. Неблагодарный труд — пять долларов в час, оплата черным налом.

Девушка хватает валявшуюся на столе открытую бутылку, полощет рот адской смесью из кока-колы лайт и зубной пасты и выплевывает все в цветочный ящик, стоящий на улице. Затем складывает школьные принадлежности в рюкзачок и возвращается в фургончик, чтобы попрощаться с матерью:

— Мама, я пошла.

Тереза Харпер лежит на нижнем уровне двухэтажной кровати.

Ей тридцать четыре года, но кажется, что больше лет на двадцать. У нее хронический гепатит, мучающий ее долгие годы, который перешел сначала в цирроз, а затем в рак. Несколько месяцев назад в результате операции она потеряла три четверти печени, изъеденной опухолью. Она все больше и больше страдает от побочных явлений после лечебных процедур: высокая температура, рвота, повышенная утомляемость, разбитость…

Тереза хватает дочь за руку:

— Будь осторожна, дорогая.

Вот уже год, как Тереза не работает, они обе живут на деньги, которые зарабатывает девочка, и на смехотворную социальную помощь.

— Не беспокойся, — отвечает Эви, уходя.

Эви тихо закрывает дверь фургона и бежит к соседке Кармине, которая работает с нею в одной бригаде по уборке отеля «Оазис».

* * *

Эви садится в машину Кармины, старый «Понтиак» с продавленными сиденьями, выхлопная труба которого плюется черным дымом. Кармина — мексиканка, грузная и суровая. У нее трое детей и ни на что не годный муж, который большую часть времени сидит без работы. Так как Кармина не любит говорить попусту, она не открывает рот в течение всего пути, но это Эви не смущает. Она зажмуривает глаза и с тревогой думает о том, что узнала несколько дней назад: владелец участка, на котором стоит их фургон, решил продать землю подрядчику, а тот собирается построить там парк аттракционов. Она ничего не сказала матери, чтобы не тревожить ее. Но Эви спрашивала себя, что с ними станется, если их выгонят отсюда. Эти три года, несмотря на болезнь Терезы и неустроенность их быта, они жили спокойно, обретя после тяжелейшего периода жизни нечто вроде передышки.