Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я кивнула.
— Как у тебя с деньгами? — Тим полез в карман пиджака.
— Спасибо, у меня есть, — ответила я.
— Ты все еще работаешь? В недвижимости… — Он поправил себя: — Ты ведь юридический секретарь, так ты еще там работаешь?
— Да. Но я всего лишь машинистка.
— Я считал свою работу адвоката утомительной, но полезной. Я бы посоветовал тебе стать юридическим секретарем, а затем, быть может ты сможешь использовать это как отправную платформу и заняться правом, стать адвокатом. Однажды ты сможешь стать даже судьей.
— Пожалуй, — отозвалась я.
— Джефф обсуждал с тобой «энохи»?
— Да, ты писал нам об этом. И мы читали статьи в газетах и журналах.
— Они использовали этот термин в особенном смысле, в техническом смысле… Саддукеи. Он не мог означать Божественный Разум, так как они говорят об обладании им в буквальном смысле. Есть одна строчка в Летописи Шесть: «Энохи умирает и возрождается каждый год, и с каждым последующим годом энохи становится больше». Или «крупнее». Он мог быть «больше» или «крупнее», а может и «выше». Совершенно непонятно, но переводчики работают над летописями, и мы надеемся получить готовый перевод в ближайшие полгода… И, конечно же, идет работа над восстановлением по фрагментам поврежденных свитков. Я не знаю арамейского, как ты, наверное, считаешь. Я изучал греческий и латынь… Тебе ведь известно выражение «Бог — последний бастион перед небытием»?
— Тиллих.
— Прости?
— Это сказал Пауль Тиллих.[49]
— Не уверен, — возразил Тим. — Определенно это был один из протестантских теологов-экзистенциалистов. Это мог быть Райнхольд Нибур.[50]Он ведь американец, точнее, был американцем — совсем недавно он умер. Одна вещь, которая интересует меня в Нибуре… — Он умолк на мгновение. — Нимеллер[51]во время Первой мировой войны служил на германском флоте. Он активно работал против нацистов и продолжал проповедовать до 1938 года. Он был арестован гестапо и заключен в Дахау. Нибур поначалу был пацифистом, но потом убеждал христиан поддержать войну против Гитлера. По моему мнению, одно из существенных отличий между Валленштейном и Гитлером — в действительности это величайшее сходство — заключается в клятвах верности, которые Валленштейн…
— Извини, — прервала я его. Я прошла в ванную и открыла там аптечку посмотреть, на месте ли еще пузырек дексамила. Его не было, исчезли вообще все лекарства. Забирали в Англию, поняла я. Теперь в багаже Кирстен и Тима. Б***дь.
Вернувшись, я обнаружила в гостиной лишь одиноко стоящую Кирстен.
— Я ужасно, ужасно устала, — сказала она едва слышно.
— Я вижу.
— Меня просто вырвет от пиццы. Ты не сходишь в магазин для меня? Я составила список. Я хочу курицу без костей, которые продаются в банках, и рис или лапшу. Вот список. — Она вручила его мне. — Тим даст тебе деньги.
— У меня есть.
Я вернулась в спальню, где оставила пальто и сумочку. Пока я надевала пальто, из-за спины появился Тим, распираемый желанием что-то сказать.
— Шиллер разглядел в Валленштейне человека, который сговорился с судьбой навлечь собственную смерть. Для немецких романтиков это было величайшим грехом, сговариваться с судьбой — с судьбой, рассматриваемой как рок. — Он прошел за мной из спальни в прихожую. — Весь дух Гете, Шиллера и… других, вся их установка заключалась в том, что человеческая воля может преодолеть судьбу. Они не расценивали судьбу как нечто неизбежное, но как то, что человек допускает. Ты понимаешь, что я имею в виду? У греков судьбу олицетворяла Ананке, сила абсолютно предопределенная и безликая. Они приравнивали ее к Немезиде, карающей судьбе.
— Извини, мне нужно сходить в магазин.
— А разве не будет пиццы?
— Кирстен плохо себя чувствует.
Подойдя ко мне совсем близко, Тим сказал тихо:
— Эйнджел, я очень обеспокоен ею. Я не могу заставить ее сходить к врачу. У нее желудок… Либо желудок, либо желчный пузырь. Может у тебя получится убедить ее пройти многопрофильный осмотр. Она боится того, что они найдут. Ты ведь знаешь, что несколько лет назад у нее был рак шейки матки.
— Да, знаю.
— И гистероклейзис.
— А что это?
— Хирургическая процедура. Закрытие матки. У нее столько страхов в этой области… то есть на этот счет. Мне просто невозможно обсуждать это с ней.
— Я поговорю с ней.
— Кирстен винит себя в смерти Джеффа.
— Черт. Я этого боялась.
Из гостиной вышла Кирстен и сказала мне:
— Добавь имбирное ситро в список, что я дала тебе. Пожалуйста.
— Хорошо, — ответила я. — А магазин…
— Повернешь направо, — начала объяснять Кирстен. — Четыре квартала прямо, потом один налево. Это китайская бакалейная лавка, но у них есть все, что мне надо.
— Тебе нужны сигареты? — спросил Тим.
— Да, захвати блок, — ответила Кирстен. — Любые с малым содержанием смол, они все одного вкуса.
— Ладно.
Открыв мне дверь, Тим сказал:
— Я подвезу тебя.
Мы спустились к тротуару, где стояла его взятая напрокат машина, но, подойдя, он обнаружил, что не взял ключи.
— Придется пойти пешком.
Мы и пошли, какое-то время не разговаривая.
— Какой приятный вечер, — наконец начала я.
— Мне надо кое-что с тобой обсудить. Хотя формально это не в твоей области.
— Не знаю, есть ли у меня область.
— Это не входит в область твоей компетенции. Я даже не знаю, с кем мне поговорить об этом. Эти Летописи саддукеев в некотором отношении… — Он колебался. — Возможно, мне придется говорить огорчительные вещи. Лично для меня, имею я в виду. Переводчики натолкнулись на многие Logia[52]— изречения — Иисуса, предшествующие Иисусу почти на двести лет.