Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лично я вижу мало смысла в выражении «Тебе столько лет, на сколько ты себя чувствуешь», поскольку в конце концов возраст и болезни все равно побеждают и это глупое заявление отвечает лишь здоровым людям, кто не подвергался тем напастям, что Кирстен Лундборг. Ее сын Билл обнаружил безграничную способность к сумасшествию, за что Кирстен чувствовала себя ответственной. Она знала и то, что главным фактором в самоубийстве Джеффа были ее отношения с его отцом. Это ожесточило ее против меня, как будто вина — ее вина — побуждала ее постоянно оскорблять меня, главную жертву смерти Джеффа.
У нас действительно мало что осталось от дружбы, и у нее, и у меня. Тем не менее я навещала ее в больнице, и всегда одевалась так, чтобы выглядеть великолепно, и всегда приносила ей то, что она не могла есть, если это была еда, не могла одеть или воспользоваться.
— Мне запретили курить, — пожаловалась она мне как-то вместо приветствия.
— И правильно, — ответила я. — Ты снова подпалишь свою кровать. Как в тот раз. — Она едва не задохнулась за несколько недель до больницы.
Кирстен потребовала:
— Принеси мне пряжи.
— Спаржи… — передразнила я.
— Я собираюсь связать свитер. Епископу. — Ее тон иссушил слово. Кирстен умудрялась заключать в слова такую враждебность, какую редко когда услышишь. — Епископу, — заявила она, — нужен свитер.
Ее злоба сконцентрировалась на том, что Тим оказался способен прекрасно улаживать свои дела и без нее. На тот момент он был где-то в Канаде с лекцией. Какое-то время назад она спорила, что без нее Тим не протянет и недели. Ее пребывание в больнице доказало, что она была не права.
— Почему мексиканцы не хотят, чтобы их дети женились на черных? — спросила она.
— Потому что их дети будут слишком ленивыми, чтобы воровать, — ответила я. — Когда чернокожий становится ниггером?
— Когда выходит из комнаты.
Я села на пластиковый стул перед ее кроватью и спросила:
— Когда безопасней всего водить твою машину?
Кирстен злобно взглянула на меня.
— Скоро ты отсюда выйдешь. — Попыталась я приободрить ее.
— Я никогда отсюда не выйду. Епископ, вероятно… Не важно. Двигает задницей в Монреале. Или где он там. Знаешь, он затащил меня в постель во время нашей второй встречи. А первая была в ресторане в Беркли.
— Я была там.
— Поэтому-то он и не смог сделать этого во время первой встречи. Если б мог, то сделал. Тебя это не удивляет? Я могла бы рассказать тебе кое-что… Но не буду. — Она замолчала и сердито посмотрела на меня.
— Хорошо, — сказала я.
— Что хорошо? Что я не буду рассказывать?
— Если ты начнешь рассказывать, то я встану и уйду. Мой психиатр велел мне установить четкие границы в общении с тобой.
— Ах, ну да, ты же одна из них. Кто проходит курс терапии. Ты и мой сын. Вам двоим следует держаться вместе. Ты могла бы лепить глиняных змей на трудотерапии.
— Я ухожу. — Я встала.
— О боже, — раздраженно выдохнула Кирстен. — Сядь.
— Что случится со шведом с синдромом Дауна, сбежавшим из психушки в Стокгольме?
— Не знаю.
— Его найдут преподающим в норвежской школе.
Кирстен засмеялась:
— Иди подрочи.
— Мне не надо. Мне и так неплохо.
— Наверноe, так. — Она кивнула. — Как бы я хотела вернуться в Лондон. Ты ни разу не была в Лондоне.
— Не хватало денег, — парировала я, — в Епископском дискреционном фонде. Для Джеффа и меня.
— Ах, точно. Я весь его спустила.
— Большую его часть.
— Я помирала с тоски. Пока Тим торчал с этими старыми педиками-переводчиками. Он говорил тебе, что Иисус — фальшивка? Поразительно. Вот через две тысячи лет мы и выяснили, что все эти Logia и все эти высказывания «Я есмь» целиком выдумал кто-то другой. Никогда не видела Тима таким подавленным. Он только и делает, что сидит, уставившись в пол, в нашей квартире, изо дня в день.
Я ничего не ответила на это.
— Как ты думаешь, это имеет значение? — спросила Кирстен. — Что Иисус был фальшивкой?
— Для меня — нет.
— Они в самом деле не опубликовали важнейшую часть. О грибе. Они будут хранить это в секрете, сколько смогут. Однако…
— Что за гриб?
— Энохи.
— Энохи — гриб? — недоверчиво переспросила я.
— Гриб. Тогда это был гриб. Они выращивали его в пещерах, эти саддукеи.
— Господи Иисусе!
— Они делали из него грибной хлеб. Они делали из него отвар и пили его. Ели хлеб, пили отвар. Вот откуда появились два вида хостии, тело и кровь. По-видимому, гриб энохи был ядовитым, но саддукеи нашли способ обезвреживать яд — по крайней мере, что-то делали с ним, что он не убивал их. Они галлюцинировали с него.
Я засмеялась.
— Тогда они были…
— Да, они торчали. — Теперь смеялась и Кирстен, вопреки своему желанию. — А Тиму приходится каждое воскресенье подниматься в соборе Божественной Благодати и совершать причащение, зная обо всем этом, зная, что они просто перлись в психоделическом трипе, как малолетки на хипповом Хайт-Эшбери. Я думала, что это убьет его, когда он узнал.
— Тогда, по сути, Иисус был наркодилером!
Она кивнула.
— Двенадцать апостолов — это теория — контрабандой доставляли энохи в Иерусалим, и их схватили. Это лишь подтверждает, что разгадал Джон Аллегро… Если тебе довелось ознакомиться с его книгой.[57]Он один из величайших ученых по ближневосточным языкам… Он был официальным переводчиком Кумранских рукописей.
— Я не читала его книгу, но знаю, кто он такой. Джефф рассказывал.
— Аллегро понял, что ранние христиане исповедали тайный грибной культ. Он вывел это из свидетельств в самом Новом Завете. И он обнаружил фреску или настенный рисунок… в общем, изображение ранних христиан с огромным грибом amania muscaria…
— Amanita muscaria, — поправила я. — Это красный мухомор. Они крайне ядовиты. Так, значит, ранние христиане нашли способ детоксифицировать их.
— Аллегро настаивал на этом. И у них были глюки. — Она начала хихикать.
— А гриб энохи существует на самом деле? — спросила я. Кое-что о грибах я знала: до брака с Джеффом у меня был парень, миколог-любитель.
— Ну, тогда наверняка был, но сегодня уже никто не знает, что это мог быть за гриб. Пока в Летописях саддукеев его описания не нашли. В общем, нельзя сказать, ни каким он был, ни существует ли он до сих пор.