хранится там меч для умерщвления виновного. Меч уже покрылся ржавчиной и едва ли отвечает своему назначению, но это — знак того, что в мельчайших делах имеют значение памятники древних обычаев.

Кроме того, перед воротами там установлены два гроба. Из одного свозят на повозках к месту похорон тела вольноотпущенников, из другого — рабов, без всяких рыданий и воплей. Траур заканчивается в день похорон домашними жертвоприношениями и пиршеством для родственников и друзей. Для чего это устроено: чтобы удовлетворить людское страдание или вызвать ненависть к божественной силе за то, что она не желает делиться с нами своим бессмертием?

Яд в смеси с цикутой в этом сообществе охраняется и выдается лишь тому, кто представит Шестистам — так называется там сенат — убедительные доказательства того, что только смерть явится для него избавлением. Запрос сопровождается твердостью волеизъявления, дабы проситель убедил всех, что не намерен опрометчиво расстаться с жизнью, но хочет прибегнуть к мягким средствам, поскольку осознанно выбрал путь ухода. И тогда, сколь бы ни была враждебна судьба или сколь бы она ни благоприятствовала, каждый выбирает разумное основание либо для прекращения жизни, либо для ее продолжения, но в любом случае уход из жизни совершается по одобрению.[137]

6.8. Я думаю, что этот обычай массилийцев заимствован не из Галлии, но из Греции, потому что наблюдал его на острове Кеос, где посетил город Юлид на пути в Азию вместе с Секстом Помпеем[138]. Случилось так, что одна высокородная женщина очень преклонных лет, после того как объяснила согражданам, почему она хотела бы покончить с жизнью, решила прибегнуть к яду, причем сочла, что ее смерть станет более достославной в присутствии Помпея. Будучи носителем всех доблестей, этот достойный муж, преисполненный человечности, не мог оставить без внимания ее просьбу. Он посетил ее и обратился к ней с самой цветистой речью. Он долго и тщетно старался отвратить женщину от ее намерения, но в конце концов отчаялся. Она же, преодолевшая девятый десяток в здравом теле и разуме, улеглась на огромных размеров кровать более изящно, чем обычно, и, опершись на локоть, сказала: «Секст Помпей, пусть боги, от которых я ухожу, нежели те, к которым я направляюсь, вознаградят тебя за то, что ты не счел ниже своего достоинства побуждать меня к жизни и не отказался быть свидетелем моей смерти. Я-то сама всегда видела улыбающийся лик судьбы. И чтобы не увидеть ее нахмурившейся, я собрала остаток духа для счастливого завершения жизни, оставляя пережить меня двух дочерей и стайку внуков». И потом, дав наставления семье, чтобы она жила в согласии, женщина распределила свое имущество и, поручив старшей дочери исполнить обряды в честь домашних богов, недрогнувшей рукой приняла чашу, в которой был растворен яд. После возлияния Меркурию она призвала его руководить ею в ее спокойном путешествии к лучшему месту в подземном мире, а потом с чувством выпила роковой напиток. Затем женщина начала говорить, какие части тела постепенно цепенеют одна за другой, как это оцепенение охватывает ее внутренности и доходит уже до сердца, и все же она попросила, чтобы ее дочери исполнили последнюю обязанность и закрыли ей глаза. А нас, римлян, пораженных таким неожиданным зрелищем и преисполненных слезами, она отпустила.

6.9. Однако вернемся к Массилии, от которой я немного отвлекся. Так вот, в этот город никто не может войти с оружием, но должен оставить его на хранение, а затем, при выходе из города, получить назад. Вот почему их гостеприимство столь расположено к иноземцам, но в то же время охраняет их самих.

6.10. Когда покидаешь их стены, сталкиваешься с одним древним галльским обычаем. Дело в том, что у них вошло в привычку давать в долг деньги, которые затем должны быть выплачены им в царстве мертвых, поскольку они уверены, что души людей бессмертны. Назвал бы я их глупцами, если бы был уверен, что они носят штаны, потому что и Пифагор носил паллий.[139]

6.11. Философия галлов жадная и ростовщическая, у кимвров и кельтиберов она проворная и крепкая. Они ликуют в сражении, в преддверии славной и счастливой жизни, но горько рыдают в болезнях, словно готовятся к смерти в бесчестье и несчастье. Кельтиберы даже считали нечестием, если они выживали в битве, где погибал полководец, за которого они давали обет заплатить жизнью. Особенно похвальным у того и другого народа было присутствие духа, — они считали, что безопасность отчизны поддерживается храбростью, а дружба должна быть преданной и непоколебимой.[140]

6.12. Народ фракийцев заслуживает похвалы за свою мудрость, поскольку у них в обычае дни рождения отмечать со слезами, а похороны с радостью. Без всяких наставлений со стороны ученых мужей они сознают правдивую природу нашего жребия. И прочь отсюда, сладость естественной жизни, которая принуждает страдать, если нельзя отыскать ничего более счастливого и благословенного, нежели конец жизни в сравнении с ее началом.

6.13. И в общем правильно поступают ликийцы, когда во время траура облачаются в женские одежды, потому что, утомленные неприглядностью собственного одеяния, они стремятся таким образом быстрее преодолеть никчемную скорбь.[141]

6.14. Но зачем же мне все время восхвалять за подобное благоразумие только храбрейших мужей? Давайте-ка взглянем на индийских женщин. По национальному обычаю у мужчины имеется много жен, и после смерти мужа они собираются для споров насчет того, кого из них он больше любил. Ликующая победительница, провожаемая родственниками и друзьями, с радостным лицом восходит на погребальный костер мужа и сгорает вместе с ним как счастливейшая из женщин. А проигравшие со скорбью и печалью остаются жить. Поставь в середину дерзость кимвров, добавь веру кельтиберов, соедини с бесстрашной мудростью фракийцев, прибавь сюда еще умело найденный способ избавляться от скорби у ликийцев, и все равно ничто из этого ты не сможешь поставить над индийским костром, когда супружеское благочестие влечет к немедленной смерти, как будто возводит на брачное ложе.[142]

6.15. Теперь я бы упомянул здесь о безнравственности пунийских женщин, тем более постыдной в сравнении. В городе Сикка имеется храм Венеры, где собираются матроны и откуда отправляются продаваться за деньги, смешивая честное супружество с бесчестными связями.[143]

6.16. А вот у персов в ходу похвальный обычай: не смотреть на своих детей, пока тем не исполнится семь лет, чтобы легче перенести их возможную утрату.[144]

6.17. И не следует порицать нумидийских царей, которые, по своему национальному обычаю, не должны целовать никого из смертных. Кто бы ни находился на вершине,