рукой, будто пытаясь избавиться от неприятного запаха. Подпевалы повторили его жест и противно заржали. Так, Дубов, держи себя в руках. Ты ещё не знаешь правил этой академии, поэтому не стоит поддаваться на провокации всяких чудаков. Тем более, сегодня уже успел показать некоторым принцам, где раки зимуют.

— Шёл бы ты отсюда, — сказал я. — Итак огненные стрелы только на полшестого пускать можешь, так что не позорься лишний раз.

Парень скуксился, будто я ему лимон в рот запихнул и заставил жевать, а вот девчонки шутку оценили. Смеялись в кулачки, чтобы черноволосый не заметил.

— Настоящий позор, — цедил он сквозь зубы, — это Академия, которая принимает всякий сброд, вроде гоблинов и мерзлявых соплячек.

Не понял. Это он про моих дам? А они молчали. Агнес было всё равно, гоблинов в народе не особо жаловали, видимо, привыкшая, а Василиса и без того чувствовала себя ущербной. А вот мне было не плевать. Я изо всех сил пнул стул, который стоял напротив меня. Он отлетел и врезал по ногам ублюдка так сильно, что тот упал и приложился лбом об стол. Парень схватился за лоб и противно застонал.

— Ты! Ты поплатишься за это…

Я встал, обошёл стол и упёрся коленом ему в грудь. Он едва мог дышать, не то что говорить. А его спутники уже ретировались. Что ж, не могу обвинить их в глупости — дельное решение. Я смотрел на парня сверху вниз, слегка давя коленом. Не сильно, просто чтобы кровь быстрее поступала в его маленькую голову. Я начал говорить:

— Ты-то сам как сюда поступил, а? Твои мама и папа отправили тебя именно в эту Академию, верно? А почему? Нет-нет, я отвечу, мой маленький друг. Потому что они потеряли веру в тебя. Ты настолько осточертел им своим поведением, что они предпочли закрыть глаза на твоё существование. Наверняка, в их сердцах ещё теплится надежда, что ты станешь здесь нормальным, но пока… Пока ты позор своей семьи. Постарайся хотя бы на новом поприще их не разочаровать.

— Ты… — он силился поднять моё колено и что-то сказать. Я позволил ему это. — Ты не знаешь с кем связался. Ланниковы не прощают обид.

Какой упрямый. Может, живительный лещ вправит ему мозги? Я уже замахнулся, как мою руку кто-то схватил и следом раздался мощный окрик:

— Что здесь происходит?

Мою ладонь удерживал Сергей Михайлович, а его взгляд метал искры. Хватка у него стальная. Между тем вокруг собралась вся столовая и с интересом наблюдала за представлением. Ну вот. И здесь проблем нашёл.

— Дубов, какого чёрта?

— Да я…

— Дубов? — заорал под моей ногой Ланников. — Ты — Дубов? Значит, ваш род в самом деле опустился до огров! Выскочка, ты здесь и года не выживешь! Я тебе такое устрою… Ты ощутишь на себе всю ярость герцогского рода Ланниковых! Ты будешь считать часы до своей смерти и молить…

Хватка Сергей Михайловича вдруг ослабла, и я вопросительно посмотрел на него. Его щека дёрнулась в нервном тике.

— Ладно, — сказал он. — Чапалахни его разок, но не сильно.

Меня дважды просить не надо! Я закатил звонкого леща Ланникову. Его голова мотнулась, и он заткнулся, схватившись за щеку. На ней горел красным отпечаток моей ладони. Большой такой и сочный.

— Скажите спасибо, что не отчисляем вас, господин Ланников, — проговорил Сергей, и в его голосе звякнула сталь. — Это первое и последнее предупреждение для вас. И для всех остальных тоже! Как сказал директор, здесь все равны. Решайте свои проблемы за пределами Академии.

Препод оглядел притихшую толпу. Она даже отступила на шаг.

— А теперь быстро все первокурсники на вводный урок! Завтрак окончен. Актовый зал прямо по коридору.

Сергей Михайлович ушёл, забрав с собой Ланникова, и остальные студенты потянулись за ним. Я пошёл следом, а девушки со мной.

— Вот это ты здорово его отделал! — восхитилась Агнес, а её глаза засверкали. Ещё чуть-чуть, и она прямо здесь на меня прыгнет. — Впервые за меня кто-то заступился! Ты точно будешь моим мужем.

— Окстись, зелёная, — отбрыкнулся я. — Просто не люблю высокомерных засранцев.

— Зря ты его так, Коля, — сказала Василиса. Но при этом её лицо светилось от счастья, а вечно бледные щёки покраснели. — Ланниковы и правда очень мстительный род.

А я вспомнил одну фразу отца, которую он любил повторять. Я начал постигать её смысл.

— А Дубовы — дубовый.

Актовый зал оказался огромной пещерой. Тысячи свечей в миниатюрных подсвечниках полукругом поднимались вверх и заливали всё вокруг мягким светом. На огромную сцену вынесли столы со стульями для преподавателей. У подножия стояли четыре человека: две девушки и два парня. Все в школьной форме, только у этих на груди рядом с гербом школы красовались ещё какие-то знаки, но издалека я не мог их рассмотреть. Судя по всему, старосты факультетов.

— Кстати, — я повернулся к Василисе. — А откуда ты знаешь Павла?

— Кого?

— Того долговязого из столовой.

— Я его не знаю.

— А он тебя — да.

Княжна приспустила шарф, чтобы я увидел, как она улыбается.

— Род Онежских очень знаменит. Мы всегда где-то рядом с императорским троном, оттого на виду и на… апчхи! слуху.

Гомон, царивший в актовом зале, стих. Директор, будучи всё в том же костюме с заплатками на локтях, поднялся на трибуну и заговорил. Его голос гремел, усиленный акустикой. Мы втроём сидели на верхних рядах, но слышали его так хорошо, будто он говорил прямо на ухо. Степан Степанович произнёс речь, рассказал о факультетах и их роли, а затем стал зачитывать списки фамилий, кто в какой факультет отправляется учиться.

Какой-то особо дошлый студент перебил директора:

— А как вы определяли кого куда отправить? Бросали жребий?

В зале послышались редкие смешки. Надо же, кому-то эта шутка показалась смешной.

Директор поднял взгляд от листков бумаги в руках.

— Нет, конечно. У меня в кабинете есть старая шляпа. Я надел её, и она сказала мне, кого и куда направить. А конкретно вас, Олейников, она просила записать на факультет тупых вопросов. И, как я вижу, шляпа оказалась права!

Раздалось уже куда больше смешков. Олейников опозорен. А Степан Степаныч не промах! Ну, оно и понятно. Руководить Академией для проблемных аристократов — это вам не санузел из тапок делать.

—