Но не объяснишь же этого всего Майе, которая сидит напротив нее, смотрит выжидающе, ждет, когда она начнет с ней, с чужим человеком, советоваться насчет своей собственной дочери! А советоваться придется, куда ж денешься.

– Сашка вам говорила, что подписала контракт на работу стриптизершей в ночном клубе? – начала Соня «советоваться», робко вздохнув.

– Да, говорила. И я понимаю, в каком вы пребываете шоке от этого известия. Я тоже поначалу очень расстроилась.

– А сейчас что? Уже успокоились?

– Нет. Успокоилась – не то слово. Я не успокоилась, я это приняла.

– То есть как – приняли? – удивилась Соня. – Я не понимаю… Вроде как благословили, что ли? Пусть девчонка спокойно оголяется на публике? Перед похотливыми старыми мужиками?

– Ну, ну… – вяло махнула бледной ладонью Майя, выпростав ее из-под пледа, – не надо так ситуацию рассматривать, совсем уж безысходно и категорически. Просто я очень хорошо знаю Сашу. И знаю, что она должна пройти именно той дорогой, которую видит. Пусть это будет плохая и опасная дорога, но она все равно пройдет ее до конца. Саша такая, и все тут. И запрещать ей что-то просто бесполезно. Она будет всегда сама принимать решения, сама будет разочаровываться и никогда никого на свою дорогу не пустит. Разве что мужчину, так это дай бог… Она у меня вызывает уважение, эта девочка.

– Ну да, а попутно, пока идет по этой своей трудной дороге, она будет сносить наши головы, топтать наше самолюбие! – вспыхнула Соня. – Не знаю, как ваше, а мое материнское самолюбие, к примеру, очень страдает. Она ведь даже не интересуется моим мнением! Не думает, что для меня, ее матери, это позор, настоящий позор! Эх, да что я вам объясняю…

Соня чувствовала, как закипают слезы в глазах, но сдерживалась из последних сил. Ей совсем не хотелось плакать при Майе. В конце концов, кто она есть, эта Майя? Совершенно чужой человек. И никогда ей не понять ее, Сониных, страданий. Со стороны рассуждать всегда легко! И чужую беду руками развести тоже легко. А позор, позвольте, на чью голову падет? На ее голову и падет, на материнскую. Никто ж не будет вникать в особенности Сашкиного волевого характера, все скажут – просто у нее мать плохая!

– Надо же… – тихо прошелестела из-под своего пледа Майя. – А я всегда считала, что позор для матери – это неумение понимать и принимать своих детей такими, какие они есть…

– Так это потому, что у вас своих нет! – рявкнула Соня и осеклась на полуслове. Господи, что это с ней? Взяла и обидела человека. Причем человека чужого, от которого вполне можно ожидать ответной реакции. Вот Майя сейчас обидится и…

Она с ужасом смотрела на Майю, сильно прижав ко рту ладонь, как будто та собиралась по меньшей мере или ударить, или выгнать ее вон.

– Я не обиделась, Соня, не беспокойтесь. Я вообще не умею обижаться, – тихо, но вполне миролюбиво прошелестела Майя, грустно улыбнувшись. – А насчет Сашкиного эгоизма… Знаете, как педагоги говорят? Если ты в гневе показываешь пальцем на своего ребенка, обвиняя его во всех смертных грехах, то разверни палец на себя и подумай…

– То есть… Вы хотите сказать, что эгоистка – это я? Но я же ничего плохого никому не делаю, живу и живу, тихо радуюсь жизни, ни на кого не нападаю, никого не позорю, ничего ни от кого не требую…

– И ничего никому не даете. А заодно и любить не умеете. Никого. Даже своих собственных детей. Не обижайтесь, Соня, но это действительно так и есть. А относительно меня… Да, у меня нет своих детей. А любить их я умею и за себя, и за таких, как вы. Такая вот получается жизненная несправедливость. И мужа у меня нет. Потому что любимый не встретился. А создавать механическую ячейку общества – какой смысл? Нет, этого я уж точно не смогу.

Соня молчала, изо всех сил пытаясь сдержать испуганные слезы. И эта туда же – любить не умеете! Сговорились они с Сашкой, что ли, относительно жестоких обвинений в ее адрес? Звучит, главное, как приговор – любить не умеете! И что теперь делать, как поступить, как выйти из этой дурацкой ситуации? А может, сбежать? Хороший выход, между прочим! Сделать вид, что страшно обиделась, встать и молча уйти?

Она вздохнула, решительно вытащив из-под себя ногу и собираясь подняться с банкетки, и даже воздуха в грудь набрала, чтобы гордо произнести обыденные слова вежливого прощания, но вместо этого вдруг грустно произнесла:

– А мужа теперь и у меня нет, Майя… Наверное, тоже не захотел больше механическую ячейку…

Наверное, зря она не ушла. Если б ушла, не напал бы на нее удушливый слезный приступ. Тяжелый, неловкий, почти истерический. Еще более невыносимый, чем давеча напал на нее в гостях у Нади. А самое противное – остановиться никак невозможно. Отчего-то неловко и стыдно было плакать именно здесь, перед этой женщиной, Сашкиной приятельницей. Или кто она ей? Подруга? Выходит, она сейчас перед подругой дочери вроде как оправдывалась? А про Игоря, про Игоря зачем ей сказала?!

Майя сидела молча, не подавая признаков жизни, ждала, видимо, когда она успокоится. Наконец Соня, оторвав руки от лица и вытирая со щек слезы, посмотрела ей в глаза. И вдруг – замерла в недоумении, почувствовав идущее из болезненных, подернутых горячей поволокой Майиных глаз теплое понимание. По крайней мере, Надиной радости в них точно не было! Зато сочувствие – было. Натуральное, неподдельное, искреннее, без примеси бабской обманчивой натужности.

– Вы очень боитесь одиночества, Соня? Я вас правильно поняла? Извините, конечно, но, судя по Сашиным рассказам, особой страсти к своему мужу вы вроде не испытывали. И потому мне странно… Извините еще раз, конечно.

Соня глубоко вздохнула, успокаиваясь, распрямила затекшую ногу. Майя смотрела на нее вполне доброжелательно, приглашая к разговору.

– Да нет, Майя, одиночества как такового я действительно не боюсь. Я очень люблю одиночество. Меня иногда даже пугает, что мне никто не нужен. Мне самой себя настолько хватает, что я вообще избегаю общения. А Игорь… Моему одиночеству нужна была защита, понимаете? Я так устроила свою жизнь, чтобы никому особо не досаждать, но только чтобы и меня оставили в покое… Игорь все это прекрасно понимал и со всем соглашался. Он сам себе такую жизнь выбрал, я его не заставляла! Да и как тут можно заставить? Я ни в чем перед ним не виновата, ни в чем!

– Да я вас и не обвиняю, Соня. Что вы. Бог с вами.

– Да? А знаете, Майя… Мне Сашка вчера такой образный пример моей жизни привела… Она сказала, что я прожила до сорока пяти лет в стеклянном домике, который сама себе построила, а у дверей выставила надежную охрану. Смешно, правда? Похоже, она в точку попала. Только он взял и рассыпался в один момент… А вам бывает одиноко, Майя?

– Да, иногда бывает, – после секундной паузы кивнула Майя. – Но я не сказала бы, что люблю одиночество, как вы. Просто я философски к нему отношусь. Есть люди, которые сознательно ищут одиночества, другие в панике от него бегут, а третьи и сами не знают, чего хотят. Я же просто дружу со своим одиночеством, нам хорошо вместе. Хотя разговор сейчас не обо мне, но… У меня есть выбор, понимаете? Я могу сознательно выбирать одиночество, а могу не выбирать. А вот у вас выбора нет. Присутствие в вашей жизни детей уже не дает вам такого выбора! И с Сашей у вас проблемы из-за того, что вместо труда материнской любви вы предпочли свое комфортное одиночество.