Уанаи тоже поднялась со скамьи, подошла к костру, поднесла к огню кусок сердца на лезвии ножа.

«Ишь, как эта плотвичка поучила жизни здешних щук! — с уважением подумал Подранок. — Что ж, когда стая слушается вожака — это дело хорошее».

* * *

Уанаи дожаривала над костром полусырой кусок оленьего сердца. Но мысли ее были заняты вовсе не едой.

Вот, значит, какие слухи ходят про нее? Она боится этого парня с лютней?

Да. Боится.

Из всего, с чем пришлось столкнуться в чужих землях, самым непостижимым и, несомненно, самым опасным была любовь.

В языке ксуури нет даже слова для такого нелепого, немыслимого понятия. А здесь каждый если не пережил любовь, то хотя бы знает о ней. Но никто не может объяснить, что это такое. Люди теряют сон и покой, лишаются аппетита, страдают, зачастую гибнут. Послушать хотя бы жуткие баллады, которые Арби готов распевать без передышки! Они же все кончаются смертью героев — а певец сияет и говорит, что это прекрасно!

И эту душевную сумятицу, это чудовищное расстройство разума здешние люди ухитрились привязать к такому простому, насквозь понятному и не лишенному приятности делу, как продление рода человеческого!

И ладно бы только здешние! Вокруг лежит огромный континент, населенный разными народами. И за морем есть обитаемые земли. И везде люди духовно изуродованы этим загадочным недугом — любовью!

Только маленький Ксуранг, такой одинокий в своем совершенстве, отгородился от большого мира Запредельными горами. Как все-таки велика мудрость предков, закрывших для большинства чужеземцев дорогу через перевалы!

Ее, изгнанницу, не хранят больше Запредельные горы. Но это не значит, что надо сдаться и стать похожей на здешних бедолаг, которые не хозяева ни телу своему, ни духу.

И на этого славного, такого несчастного Арби она бы глядела с жалостью, как смотрит здоровый человек на больного, которому не может помочь.

Глядела бы… Если бы не разговор, случившийся незадолго до первого снега.

Певец тогда хорошо поморочил голову стражникам, бродившим по лесу в поисках отряда. В знак признательности за услугу Уанаи решила подарить ему то, чего он, судя по песням, страстно желал. Себя.

Ждала радостной благодарности — а получила вспышку ярости… все правильно, эта ужасная любовь отнимает рассудок!

Певец, в гневе растеряв красивые поэтические обороты, орал: «Мужчина я! Мужчина, понимаешь! И прекрати унижать меня своими сволочными подачками!»

Уанаи была порядком озадачена: если то, что влюбленные в балладах именуют «венцом устремлений», для него — унизительная подачка, то чего же хочет этот безумец?

Оказалось, ее любви…

Уанаи пыталась объяснить несчастному молодому человеку, что это невозможно. И в ответ услышала страшные слова:

«Невозможно? Нет на свете такого слова! Не слышу его и слышать не хочу. Если дождь падает сверху вниз, если воздух держит птиц, если огонь обжигает, а снег леденит — ты полюбишь меня. Клянусь землей, что кормит меня, клянусь Последним Костром и Бездной — ты полюбишь меня!»

Да, Уанаи была испугана. Да, она испугана и до сих пор.

То, что здесь называется магией ксуури, основывается на простом законе: «Поверь в это сам, заставь поверить другого — и это станет правдой». Можно сказать человеку: «Ты мертв!» — и он умрет, если твоя вера в его смерть будет сильнее его веры в жизнь.

В те незабываемые мгновения Уанаи была беспомощна. Ей нечего было противопоставить раскаленной вере Арби. Она бежала, да, бежала! А потом, день за днем, бесполезно пыталась изгнать из памяти слова безумца.

А если это первый признак любовной болезни? Уанаи уже над собственной памятью не властна? Вот сейчас глядит в костер — а в ушах звучит ненавистный красивый голос: «Верю? Дурацкое слово. Я не верю, а знаю: ты полюбишь меня. Совершенно точно знаю. Иначе и быть не может».

Страшная непоколебимость. По меркам Ксуранга этот парень — могучий чародей.

И что же теперь делать? Убить человека лишь за то, что он болен? Жестоко и несправедливо.

Бежать прочь, и как можно дальше? Но тогда Уанаи потеряет часть уверенности в себе, а значит — станет слабее.

Остается одно: бороться. Ксуури умеют усилием воли изгонять из тела болезни. Справится и Уанаи.

* * *

Пока вояки вспоминали былые битвы, лекарь Барикай, не замеченный никем, улизнул из-за стола. Конечно, любопытно послушать байки наемников, но у лекаря были дела. Согрелся, выпил винца, убедился, что не простыл, — а теперь пора позаботиться о своих сокровищах, на которые не позарился разбойник.

В сенях Барикай наткнулся на служаночку лет двенадцати — кажется, хозяйка называла ее Недотепкой. Ну, до чего забавная физиономия — как у деревенской тряпичной куклы: глазищи вытаращенные, рот до ушей, косички торчат, как соломенные жгуты.

Лекарь попросил у малышки принести ему на время что-нибудь из старых вещей — холодно же на улице. Девчушка закивала с таким усердием — непонятно, как у нее голова не оторвалась! Убежала, быстро вернулась, вся в пыли и паутине, даже нос грязный. Принесла драный овчинный полушубок. Барикай поблагодарил девчушку, вытряхнул полушубок на крыльце, накинул на плечи и пошел туда, где под навесом стояла тележка.

Так… берестяным коробам с сухими травами ничего не будет, можно их оставить прямо тут. Двум кувшинчикам с мазью на холоде даже лучше, чем в тепле. А вот книга-книгу надо забрать с собой, мало ли что…

Барикай бережно вынул из-под коробов с травами большую книгу в переплете из тонких досочек. Раскрыл наугад, глянул на тесно покрытую бисерными строками страницу.

«Одну часть свежих цветков зверобоя настоять в двух частях льняного масла двадцать дней, держа сосуд в закрытом сундуке, затем процедить и отжать. Лечить масляными компрессами ожоги, хорошо также для язв и ран…»

Барикай читал бы и читал. Но тут на страницу упала крупная снежинка. Барикай вздрогнул, поспешно смахнул негодяйку, пока та не вздумала растаять прямо на строчках, и захлопнул книгу.

Он с ума сошел! Еще бы под дождем вздумал зачитаться!

Книга стоила дорого. Конечно, не оригинал, написанный рукой великого целителя старых времен, но даже копия на бумаге заставила бродягу Барикая крепко ужать расходы, а порой и поголодать.

Пальцы благоговейно тронули буквы, выжженные на деревянном переплете:

«Астионарри Полуденный Лист из Рода Хисай. Мудрость исцеления».

Ну забрал разбойник лошадь — это ладно, это можно пережить. Барикай не пропадет, пока при нем книга… и талисман, конечно же, главное — талисман!

Там, на лесной дороге, когда перетрусивший лекарь стаскивал свою куртку, грабитель углядел за распахнувшимся воротом рубахи шнурок и спросил: