— Это нормально, когда ребенок плачет или сыт. Но скоро это должно прекратиться, — быстро добавила я к словам Люси, тело напряглось, а по щекам разлилось тепло. — Разве нормально, что взрослые мужчины задают такие странные вопросы? Ты из тех, кого оскорбляет вид женщины, кормящей грудью на публике?

— Что? — Его взгляд переместился с моей груди на голову Элая, затем вверх на мое лицо. Элайджа отстранился. Должно быть, он заметил мое смущение. — Нет. Черт. Вау. Я всегда выставляю себя… дерьмо! — Он снова уставился на мою грудь, отведя взгляд сказал: — Извини.

— Все в порядке! — сказала я и закрыла глаза, пытаясь избежать смущение, которое мы оба испытывали. Я вздохнула и перевела взгляд на Элайджи. — Знаю, что это странно для людей, у которых нет детей, особенно для парней… — Он медленно поднял глаза. Теперь уже я отвела взгляд. — У нас все хорошо, понимаешь? Инцидент с чипсами забыт. Тебе больше не обязательно баловать ее.

Я жестом указала на пакет и продолжила поглаживать спину Элая.

— Все в порядке?

Его глаза метнулись к Люси в поисках подтверждения.

— Я готова получать чипсы каждую неделю, — заявила она.

Я прикусила щеку изнутри, чтобы не улыбнуться. Я была готова поправить ее, когда он ответил с ухмылкой.

— Ты беспощадна, малышка. Сколько недель мне придется это делать, прежде чем заслужу твое прощение?

— Пять! — Она вытянула пять пальцев и направила их к нему. — И я не малышка. Меня зовут Люси. Повторяй за мной. Лю-си. Люси!

— Я перестану называть тебя малышкой, когда ты перестанешь называть меня демонопоклонником.

Люси закатила глаза.

— Я знаю, что тебя зовут Элайджа.

— Ладно, решено, — сказал он. — Люси.

Она хихикнула, и он взглянул на меня. Я сразу перестала улыбаться.

— Нам нужно поторопиться, — сказала я Люси, чтобы Элайджа знал. — Я опаздываю на работу.

Он отступил ещё на шаг, пригвоздив меня к месту взглядом, который я никак не могла расшифровать. Я считала его грубияном, но теперь он снова стал для меня загадкой. Я не могла ему нравиться. Это очевидно. Единственное, что я могла предположить, — это угрызения совести.

Я обошла открытую дверь своей машины и положила Элая в автокресло. Он издал глубокий вздох.

— Иди сюда, Люси.

Элайджа все еще стоял и смотрел на нас, когда я взяла ее за руку и повела вокруг машины.

— Не забудь о моих чипсах, — сказала она ему.

— Не забуду. — Его голос был слегка задумчивым. Пристегнув ее, я закрыла дверь и снова обошла вокруг. — Ладно, до встречи.

Он вскинул руку.

Я судорожно сжимала руки, но в конце концов подняла и помахала.

— Ладно. Пока.

— Увидимся.

Увидимся.

Ему нужно перестать так говорить.

Глава одиннадцатая

Элайджа

На ней это выглядело неестественно. Я рассеянно потер подбородок, разглядывая картину в раме, которую недавно повесил в салоне. Рисунок был без цвета, за исключением красных капель, стекающих изо рта и подбородка рогатого демона, когда он пировал обнаженной женщиной, из сосков которой сочилась жидкость. Я нарисовал его склоненным над женщиной. Больше на рисунке ничего не было, окружающий пейзаж сливался с различными оттенками серого и черного.

— Элайджа.

Она… Ребенок… Грудь. Она кормила грудью…

— Элайджа.

Не обращая внимания на Венди, я пробормотал в оцепенении.

— Ну… тело мамы отличается от тела обычной женщины.

— А? — пробормотал Лэнс.

В конце концов я отвернулся от картины, точнее, от нарисованных голых сисек, которые были слишком большими для ее тела. Я особо не задумывался, почему нарисовал их такими большими. Брови Венди почти достигли линии волос, когда она уставилась на меня.

— Что с тобой? Обычно ты такой только когда делаешь наброски или рисуешь, но ты не делаешь ни того, ни другого. Ты просто странно смотришь.

По-прежнему не обращая на нее внимания, я сказал:

— Ты знала, что сиськи кормящей женщины протекают, когда плачет ребенок?

— Элайджа. — Она потерла лоб, а затем закрыла глаза. — Не уверена, что должна это комментировать, но да, если мать кормит грудью, происходят всякие естественные вещи. — Она посмотрела на меня и усмехнулась. — Ты говоришь так, будто только сейчас понял, что женская грудь на самом деле существует по какой-то другой причине, кроме мужского извращения.

Ее слова попали в точку. Это был дерьмовый образ мыслей, но я не подозревал, что женщины все еще делают это. Имею в виду, конечно, я знал. Я просто не знал никого, кто бы это делал. Блядь. Не могу объяснить. Сиськи выделяющие молоко были для меня чем-то чуждым, причудливым и в равной степени интригующим.

— Учитывая, огромные сиськи Шерил, смею предположить, что тебе больше нравится красивая грудь, чем нам, — вставил Лэнс.

Он единственный, кто делал татуировку. Сегодня был довольно свободный день, без встреч и наплыва клиентов.

— Согласна, — поддакнула Венди с лукавой ухмылкой, затем взглянула на меня. — Это из-за той мамы? Она тебе нравится или что-то в этом роде?

Месяц назад я увидел два мокрых пятна на рубашке Хэдли и до сих пор думал о них. Всякий раз, когда я видел Хэдли и Люси, мои мысли возвращались к тому моменту.

Два раза вечером я догонял их, оправдываясь тем, что у меня были чипсы для Люси. Две недели назад я положил их на машину Хэдли, надеясь, что подростки их не украдут. Хэдли не благодарила меня напрямую. Всегда обращалась к дочери:

— Что нужно сказать, Люси?

После чего я быстро прощался.

Мое присутствие не особо радовало её. Единственное, чего хотела Хэдли, — это оказаться как можно дальше.

Черт его знает, как у меня завязывались отношения с Хэдли и Люси. Я стирал границы между нами. Почему? Понятия не имею, но не мог остановиться.

Я постоянно думал о Хэдли. Например, насколько она молода и какая у неё фамилия. Есть ли у детей отец? Если да, то где он, черт возьми?

Всем было очевидно, насколько измучена Хэдли. У нее не было времени на себя. Каждый раз, когда я видел Хэдли, ее светлые волосы были закручены на макушке. Она не пользовалась косметикой, чтобы скрыть темные круги, выделявшиеся на бледной коже. Самой поразительной ее чертой были мерцающие голубые глаза.

Усталость скрывала красоту Хэдли. Я видел это в каждом ее движении и манере говорить. В последнее время я задавался вопросом, как бы она выглядела если бы отдохнула, хорошо поела и наконец расслабилась. Почему, черт возьми, никто не помогал ей и не позволил выспаться?

Но если она мать-одиночка, у нее, вероятно, не было выбора. Моя мама работала на износ,