Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Правильно мыслишь», — донёсся громогласный шёпот Хморока.
Я лишь ухмыльнулся, услышав голос. На мои вопросы бог смерти и мрака не отвечал, сколько бы я не взывал, но иногда он мог прогреметь в моей голове, по своему усмотрению отмечая какие-нибудь мысли.
Но я так подозреваю, Хморок не просто так жадничает. Он не хочет, чтобы Бездна его почуяла раньше времени. Клочок Тьмы в Губителе явно особенный, и принадлежит только ему, древнему богу древнего мрака… Получается, это семя его собственной стихии?
— Малуш… — Креона, задумчиво почёсывая за ухом сидящего рядом цербера, отвлекла меня от размышлений, — Ты учил меня Ауре Холода, помнишь?
Открыв глаза, я с интересом глянул на неё. В Солебреге события закрутились так, что встретиться с Креоной мы смогли лишь в магической зоне под Моредаром. И надо же, моя несостоявшаяся ученица за это время не забыла об учёбе.
— Там в магическом лесу, когда погружалась в ледяное нутро своей души, я снова попробовала, — Креона нервно потёрла лоб, — Процесс погружения долгий, нужно успокоиться, но мысли в это время свободны…
Я с интересом глянул на неё. Надо же, хладнокровно отрабатывать упражнения перед лицом смерти — это даже Всеволоду Десятому не всегда было под силу. Помнится, когда я шёл к замку Второго Жреца по подземелью, в котором было много ловушек, мне пришлось пройти по самому краешку, чтобы Второй меня не почуял.
Мне тогда пришлось выбить свою душу во Тьму и оставить раненое тело в груде других трупов. Смердящий свет, я и вправду умер на несколько минут, пока Тёмная Аура Второго прощупывала подземелье… И эти несколько минут, которые показались мне вечностью, я от скуки мысленно разучивал заклинания.
— Ты тогда только-только узнала, что Агата — твоя мать, — сказал я, — И ты смогла успокоиться?
— Чтобы погрузиться в душевный холод, нужно отринуть всё мирское, — сказала Креона, — Этому нас учат с младенчества. Но ещё можно думать о чём-то, что не вызывает эмоций.
— И у тебя что-то получилось?
— Там весь лес вокруг замёрз, а я попробовала его ощутить своей Аурой, как ты учил тогда в лесу. И вдруг почувствовала, как Левон спускается в овраг ко мне… Увидела его.
— Тебя это удивило? Стихийной аурой для того и овладевают, чтобы с помощью стихии чувствовать мир вокруг. Чтобы магу помогали не только глаза, уши и нос.
Странно это, наверное, когда здоровая груда мышц читает магическую лекцию послушнице Храма Холода, но Креона смотрела на меня жадным взглядом. Хотя нет, не только жадным, но и растерянным.
— Хм-м… — я тронул чародейку за подбородок, заглядывая ей в глаза, — Ты хочешь что-то сказать мне, но не осмеливаешься. Почему?
Креона закрыла глаза, вдыхая и словно набираясь смелости. Потом выпалила.
— Но я не должна была видеть!
— Ты о чём?
— Погружение в душевный холод — это падение в стихию, Малуш, понимаешь? Так учит наш Храм, и так было всегда. Там, у Вайкула в замке, когда ты спас меня первый раз… Там всё было правильно! Я закрыла глаза и упала в холод, в вечную стужу. В другой мир.
Я задумался. Вот теперь всё ясно — Креона просто впервые увидела что-то, что идёт в разрез с написанным в учебных трактатах. Но верила, как и положено хорошей алтарнице, что трактаты не могут ошибаться.
Произошедшее с Креоной не было похоже на что-то, с чем я встречался до этого. Заклинаний слежения в любой магии достаточно, как и заклинаний переноса сознания, и даже Креона наверняка владеет каким-нибудь простеньким, доступным алтарнице.
И если она так уверенно говорит, что это не было похоже ни на что из этого, то значит, у неё на это есть причины.
— В магическом лесу я будто бы парила над своим телом, при этом наблюдала, как Левон спускается в овраг. Я парила… Не только мой разум, не только мои глаза, а моя душа!
— Ты говорила об этом Агате?
— Я не решилась. Потому что… — Креона замялась, — Она ведь тоже погружалась в душевный холод, но… кхм… она делала это правильно. Ты же её оттуда и вытащил, Малуш.
— Ну, хорошо. А когда ты увидела Левона, ты его просто видела, или ещё как-то чувствовала?
— Да, я ощущала жар его артефактов, оскаленные клыки, я чуяла токи крови в его венах… Моркатова стужь, он причинял мне боль своей огненной магией!
— Боль? — я удивился.
— У меня не было тела… в привычном смысле. Всё пространство вокруг, заполненное холодом, будто было моим телом, а он шёл сквозь меня. Как раскалённая игла… Как нож сквозь масло!
Я кивнул. Это были вполне привычные ощущения при отработке Ауры, но настолько остро чуять предметы или людей даже у меня не получалось.
— Почему ты его не остановила? — спросил я.
Креона поперхнулась.
— Что?
— Ты пыталась?
— Я… — она растерялась, — Я даже не подумала.
— А надо было. В следующий раз…
— Следующий? — она округлила глаза, — Малуш, холод души — это же не шутки!
— Но по краю же ты можешь пройти? Ты знаешь свой порог, за которым сорвёшься в вечный холод?
— Да, конечно… но Сёстры Луны и Верховная Жрица запре…
Она запнулась, увидев мой взгляд, и помрачнела. А я улыбнулся — вот потому-то Силы Тьмы всегда так быстро набирают мощь, ведь им наплевать на все эти запреты и табу.
— Креона, это хорошо, что ты призналась, — сказал я, — Ты дала мне пищу для размышлений. Но я чувствую, что ты так и не сказала главного…
— Я всё сказала!
— Креона, северные твои… — я кашлянул, вдруг поняв, что заговорил совсем как бард, — Северная твоя душа. Ты ведь думаешь, что открыла что-то новое.
— Я… — алтарница совсем разволновалась, её бледное лицо непривычно раскраснелось, — Но разве я имею право так думать?
Тут уже я удивился:
— Но почему нет⁈
— Я же просто алтарница, и только начинаю свой путь магии…
— Можешь. Я разрешаю.
Выдохнув с заметным облегчением, Креона застыла. Потом показала пальцем:
— Луна.
Да, она была права. Белый диск очертил вершину далёкой горы, карабкаясь из-за горизонта. Там, где луна вылезала, туч уже не было, и ветер поддувал в нашу сторону, постепенно открывая звёздное небо.
Одновременно ветер навеял мне тревогу, подсказывая мне — битва начинается.
— Спускайся вниз, — коротко сказал я, и Креона послушно исчезла.
Лунный свет выделил среди холмов мелькающие тени, и спустя пару секунд до меня донёсся топот копыт. Подсветились всполохи магии, и я разглядел на вершине далёкого холма лошадей, скачущих чётким клином.
Самый первый всадник держал посох, свет от которого, как щит, обволакивал всё