Пора вставать.

Нам пришлось ехать по федеральной автостраде, забитой грузовиками, которые с ревом летят мимо на предельной скорости. Их раздражение ощутимо физически. Слишком медленно плетемся, на их вкус. Один водитель, толстяк в камуфляжной шляпе, проезжая мимо нас, кривится и показывает мне средний палец. Я изображаю пальцами пистолет и стреляю в него на манер Чарльза Бронсона.

Жирдяй таращится на меня как на сумасшедшую. Врезает по газам и мчится прочь как ошпаренный.

Мы возвращаемся на шестьдесят шестое. В Аркадии проезжаем мимо известного круглого амбара, но городок с виду такой мрачный и обносившийся, что останавливаться не хочется. Едем себе дальше медленно, но верно до самого Эдмонда, небольшого университетского городка. Там мы вновь выбираемся на федеральное шоссе 44 и по нему объезжаем стороной Оклахому (город). На хайвее грузовики совсем распоясались. Один чуть нас не подрезал. Джону пришлось ударить по тормозам, у меня сердце метнулось в горло, когда вес нашего трейлера на миг сместился вперед.

Но все обошлось. Мы едем дальше. Минуем вывеску перед “Советом рыцарей Колумба”:

Молодцы, бормочу я.

В Бетани, вернувшись на шестьдесят шестое, мы пересекаем озеро Оверхолсер по старому стальному мосту, и Джон вдруг останавливает трейлер.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Джон глядит на меня так, словно это я выжила из ума.

– Писать хочу.

– А.

Он глушит мотор и скрывается в кустах. Две минуты спустя возвращается за руль. Я хватаю бутылочку антисептического геля для рук:

– Подставляй ладошки.

Джон заводит машину.

– Джон. После того как писал, нужно помыть руки.

– Отвяжись, Элла. Не проедай мне плешь.

Я брызгаю ему на тыльную сторону ладони, просто назло. Он вытирает руки о штаны, включает передачу, и мы трогаемся с места. Вижу, снова в нем закипает злоба. Мы еще немного проехали, и я чувствую, что проголодалась.

– Давай остановимся и перекусим, Джон.

– Я не хочу есть.

– А я хочу.

Теперь у меня редко пробуждается аппетит, и я стараюсь такими моментами пользоваться. Впервые за сорок с лишним лет я начала терять вес. Разумеется, я по-прежнему вынуждена покупать одежду у Омара – изготовителя палаток, но в последнее время он расходует на метр, а то и на два меньше. Обидно, что пришлось заболеть, чтобы похудеть. Вот вам новомодная диета. Предвижу, она распространится, так что вскоре я прочту в “Энквайрере”: “Звезды Голливуда полюбили новую раковую диету!”

После Эль-Рино появляется старинное, 1932 года, ответвление шестьдесят шестого, мы могли бы свернуть на него, но я велю Джону оставаться на шоссе 44. И вскоре жалею об этом. Я высматриваю на обочине рекламные щиты ресторанов и впервые не вижу ни одного. К фантомному голоду добавляются мурашки и дискомфорт. Может быть, мне просто не терпится попасть в Диснейленд. Насколько себя помню, как только я понимала, что мне что-то предстоит, хорошее ли, плохое, у меня всегда недоставало терпения ждать. Но ведь бывает и так, что торопиться бессмысленно.

– Вон, смотри, “Кони-Айлендс”. Остановимся здесь. – Джон первым замечает вывеску на дороге.

Вообще-то я надеялась на еще одну порцию оклахомского барбекю, но рада любой хорошей еде. В Детройте “Кони-Айлендс” на каждом шагу. Джон их всегда любил. Когда работал в центре, частенько заскакивал в “Кони-Айлендс” на Лафайет за двумя хот-догами с полным набором добавок, а потом уж возвращался к ужину. И я прекрасно об этом догадывалась, потому что у него изо рта пахло луком. Но стоит покинуть окрестности Детройта, и “Кони” уже нигде не встретишь, вот я и удивилась. Хотя еще удивительнее, полагаю, что и в Мичигане, и в Оклахоме фастфуд с хот-догами назван в честь полуострова в Нью-Йорке.

Мы принимаем “Пепсид” и устремляемся в эту маленькую забегаловку. Снаружи ничего особенного, да и внутри не лучше: облупленная побелка на стенах, ободранные диванчики обиты дерматином, поцарапанные пластиковые столы. Мы входим, и завсегдатаи оборачиваются. Кривятся, словно спрашивают: “Что эти чужаки пенсы делают в нашей любимой кафешке?” Я бы даже встревожилась, не будь они все такими же дряхлыми, как мы.

Должна сказать, хот-доги в Оки выглядят на редкость привлекательно. Как раз когда мы усаживаемся, мимо проносят тарелку с парочкой сосисок. Чили вроде бы похоже на детройтское, но сверху еще и желтая квашеная капустка. Мы заказываем молчаливому здоровяку официанту в грязном фартуке по паре хот-догов каждому, картошку фри и “Доктор Пеппер” (похоже, тут все пьют именно это). Трех минут не проходит, а он уже молча хлопает нам на стол тарелки.

Рада вам доложить, что “Оки Кони” оказались и на вкус так же хороши, как на вид. Пока мы наслаждаемся ими, чернокожий старикан, по меньшей мере восьмидесяти с лишком лет, в красно-полосатой спортивной рубашке, застегнутой под горло, подходит вплотную и с минуту наблюдает, как мы едим. Мы с Джоном переглядываемся, не очень понимая, как себя вести. Я улыбаюсь незваному гостю и продолжаю жевать.

– Вкуснятина, а? – говорит он наконец, причмокивая вставной верхней челюстью.

Не так-то просто разобрать его протяжный, да еще и искаженный инсультом говор, но я догадываюсь, о чем речь. Мы с Джоном оба утвердительно киваем. Рты набиты битком.

– Откуда вы?

Я глотаю кусок, вытираю губы, Джон продолжает угощаться.

– Детройт, Мичиган, – говорю я, помявшись. Никакого смысла выражаться точнее: “Мэдисон-Хайтс, Мичиган”. Никто про это место не слышал.

– Давно там живете?

– Всю жизнь.

Он поглаживает свою пепельную щеку, обдумывая мой ответ. Невольно я замечаю, что левый глаз у него цвета сгущенного молока.

– У меня родичи в тех местах. И сам я там год прожил. Давненько.

Я опускаю руку с хот-догом.

– Вот как?

– Работал на заводе Пакарда. Красавец город.

Хотя Детройт, каким он его помнит, существовал, должно быть, лет шестьдесят назад, я снова улыбаюсь этому человеку, искренне растроганная.

– Вам понравился? Спасибо. Так приятно это слышать. Чаще скажешь “Мы из Детройта” – и все смотрят как на чокнутых. Его до сих пор называют Городом Убийц.

Он качает головой:

– Ну, люди склонны заблуждаться. Но кто бы что ни говорил, вы-то остались в Детройте. Понимаете, о чем я?

Я киваю:

– Конечно. Остаемся там, ведь это наш дом.

Он улыбается широко, выставляя напоказ розовый край десны. Обрадовался, что время преподало и нам, и ему один и тот же урок.

– Все так. Неважно, где именно вы живете, – если оно (он кладет руку себе на грудь) здесь, то здесь и дом. Порой сам не знаешь, что тебя держит, просто не можешь уехать. Это дом.