Я пытался собрать свои мысли, а Разумовская с торжествующей улыбочкой следила за мной. В стиле оранжевой принцессы Тимошенко. Женщины очень и очень лихой.

Она вдруг расхохоталась, весело и беспечно.

- Не ломай голову, мальчуган. У тебя такое лицо! Успокойся - я ничего не знаю о твоих делишках. Ровным счетом ничего.

- Угу, не знаешь! - только и сумел выдавить я из себя.

- За исключением того, что ты зарабатываешь деньги в сомнительной конторе, начальник которой редкий по мерзости тип, с отвратительной рожей мартовского кота. Несколько месяцев назад он предлагал мне совместный проект продвижения либеральных ценностей. Хотя на самом-то деле хотел по-быстрому срубить деньжат под политическим соусом. Я его, конечно, послала, но о тебе мы поговорить успели…

- Представляю себе этот разговор! - с трудом прокашлялся я. Час от часу не легче!

- Ничего ты не представляешь!

Тут Анетта была права. Представить себе, что именно Бегемот может говорить обо мне посторонним людям…

- Ладно, не пугайся, - смилостивилась она. - Это котообразное существо очень настойчиво пыталось продать мне тебя. Ты представляешь, мальчуган, предлагал мне - тебя!

- В каком смысле - предлагал? Ты, пожалуйста, выбирай выражения.

- Не как мужчину, мальчуган! Он тебя рекламировал как аналитика и специалиста по расследованиям. Суперпрофессионала с немыслимыми возможностями и связями. В том числе и связями твоего отца. Он очень старался. Говорил, что для тебя нет невозможного. Говорил так убедительно, что я чуть не согласилась купить тебя. Представляешь, я могла приобрести тебя, мой милый. И служил бы ты у меня на посылках, даже сам не подозревая того. Выполнял бы мои тайные поручения и прихоти, - мечтательно, но явно издевательски протянула Анетта.

- Представляю себе, - буркнул я, даже не представляя, чем ей можно ответить.

- Кстати, как твои недавние утренние проблемы? Я надеюсь, все миновало? Наши маленькие неприятности позади?

- Хочешь проверить? Прямо здесь?

- Ты же знаешь, меня это не испугает.

- Не испугает! Думаю, тебя это, наоборот, возбудит. Особенно если в дверь в это время еще кто-то будет ломиться…

- Ты меня ни с кем не путаешь, мальчуган?

- Тебя перепутаешь!

- Все, мальчуган! Гонг! По команде судьи оба бойца делают шаг назад. Пойдем лучше кофе пить.

Она сняла трубку и сказала особым бесцветным, но непререкаемым тоном:

- Приготовьте кофе. На двоих. И последите, чтобы нам никто не мешал.

Кофе мы пили в темной комнате с двумя огромными аквариумами и множеством экзотических растений.

За окном уже почти совсем стемнело, хотя еще не было и трех часов. Я всегда чувствовал в Киеве, особенно зимой, эту разницу во времени с Москвой, которая образовалась сразу же после развала СССР. Я сказал об этом Разумовской.

- Это в тебе остатки имперского сознания бродят, - рассеянно ответила она. - Кстати, этот урод много дел на тебя навесил? Ты долго собираешься еще торчать здесь?

- Да нет, у меня билет на завтра. Поезд вечером. А ты?

- Улетаю завтра рано утром. Чартерный рейс. Если обернешься со своими темными делишками сегодня, могу взять с собой. Чего тебе трястись в поезде целую ночь по степям Украины?

- Все зависит от того, как у меня пройдет сегодня вечером один разговор…

«Да и вообще, состоится ли он?» - вдруг подумал я про себя. Мне пришло в голову, что Веригин вполне может смыться, чтобы избежать новых объяснений и откровений. Эта история начинала приносить все больше сюрпризов.

Разумовская теперь выглядела задумчивой и грустной. Любопытно, какие такие срочные дела у нее в Москве? В самый разгар революционных битв и закулисных торгов, тайных предательств и откровенных вероломств?

- Ты вернешься сюда? - как бы просто так, как бы от нечего делать спросил я.

- Нет, - равнодушно сказала она. - А зачем?

- Ты считаешь, здесь все уже определено? И никаких сюрпризов не будет?

Она внимательно посмотрела на меня. Легко пожала плечами:

- А у тебя есть сомнения?

Совсем недалеко от нас, на площади, в холодных палатках мерзли люди, посчитавшие, что пришло их время сказать свое слово и перевернуть историю своей страны. Они чувствовали себя вершителями судеб, в них клокотало непривычное ощущение собственной значимости, они желали идти до конца и жаждали сражений и битв. А моей Анетте исход этих битв и сражений местного значения уже давно был ясен, потому что она знала их место и смысл в битвах глобального масштаба. Она знала и то, что испокон веков людьми, заразившимися революционным неврозом, политики разрушали страны и свергали правителей…

- Сомнений у меня нет, - честно признался я. - Конечно, какие-то закулисные дела я не очень знаю, но их вовсе и не обязательно знать, чтобы понимать, куда тут все катится. Вот только…

- Да-да, я знаю. Тебя, как человека хотя и молодого, но несколько старомодного, интересует вопрос, что же будет с родиной и с нами? Кажется, так поется в одной патриотической песне? Ну что ж, могу тебе ответить на этот немудреный вопрос.

- Будь так добра. Я весь внимание.

- Что бывает с проигравшей стороной? Ей продиктуют в более или менее явной форме новые правила существования. И потребуют их соблюдения. Только и всего.

- И каков же будет смысл этого нового порядка?

- Слушай, мальчуган, ты что - совсем книжек не читаешь? Все уже давно расписано. Причем в самой что ни на есть легальной литературе. Об этом можно даже в газетах прочитать. Я уж не говорю про Интернет.

- Одно дело прочитать, а другое - узнать из первых рук. Совсем другое ощущение.

- Ну, изволь. Времени у меня немного, но в нескольких словах могу и просветить. Так вот, нашему с тобой отечеству был дан шанс после падения коммунизма стать нормальной страной.

- Слушай, вы меня достали с этой нормальной страной! Для вас быть нормальной страной - значит чувствовать себя второсортным государством и выполнять указания старших товарищей, которые и будут определять, что тебе можно, а чего нельзя. А чуть что не по их предписаниям - тебя сразу записывают в изгои, к которым можно применять любые методы воздействия.

- Ты тоже передергиваешь. Есть и такой взгляд. Но есть и другой. Быть нормальной страной - значит много работать на ее благо, строить свою, а не чужую экономику, не лезть в чужие конфликты, понимать, что без морали и нравственности никакое общество не устоит… Быть нормальной страной - значит использовать опыт других и соблюдать принципы, которые соблюдают все остальные.

- Соблюдать лицемерно, ханжески!

- Пусть лицемерно и ханжески! Но до лицемерия и ханжества еще дорасти надо! Развиться надо! Потому что лицемер и ханжа хотя бы знает, что есть правила, которые при людях надо соблюдать. Например, нельзя гадить прилюдно. Нельзя воровать открыто. А чем занялась наша благословенная отчизна? Она, с одной стороны, предалась дикому и всеобщему воровству, непотребству, наконец, просто физическому истреблению собственного народа. Но одновременно она продемонстрировала патологическую неспособность избавляться от пороков советского общества. Очевидно, советскость вошла в ее кровь, генотип, обратилась ее сутью. И стало ясно, что такая страна не может быть лидером на пространствах бывшей империи. Хуже того - она опасна для других. Опасна и непредсказуема. Мир не может с этим согласиться. Потому…