Сталин вызвал к себе Анастаса Ивановича Микояна. Нарком чутьем лисицы угадал запах спиртного в предстоящей беседе с вождем и прихватил с собой начальника Главспирта. Моисей Семенович Зелен не только уже возглавлял водочный трест державы, но являлся и заместителем наркома.

«ЗИС-101», прозванный водителями за неуклюжесть в маневрах и непредсказуемость в поломках «антилопой гну», при въезде в Кремль не останавливают. Микояна кремлевская охрана знает в лицо.

Лишь в коридоре Зелену приходится раскрывать свой неизменный комиссарский планшет и демонстрировать его содержимое. После этого оба сдают дежурному работнику НКВД личное оружие и шагают в святая святых. В приемной их встречает Поскребышев.

– Очень сердит. Постарайтесь не спорить, – предупреждает он высоких чиновников.

– Спасибо, Саша, учтем, – благодарит Анастас Иванович. Он немного бледнеет, но быстро успокаивается, подмигивает Зелену и осторожной походкой шествует к двери. Заместитель следует за ним.

Моисей Зелен уже встречался с Иосифом Виссарионовичем. Это было два года назад, в день назначения его начальником Главспирта. Тогда Сталин пребывал в благодушии и даже пошутил, что вручает бывшему комиссару ключи от русской души… Правда, при прощании поинтересовался, знал ли Зелен Троцкого лично. Моисею посчастливилось – личных отношений с красным наркомвоенмором он не завел.

Сегодня шуток нет. Сталин прохаживается по кабинету, не повернув в их сторону головы. Его мягкие сапоги бесшумно ступают по ковру, в чуть замедленном вкрадчивом ритме. Вождь уже трижды профланировал мимо них, так и не удостаивая взглядом.

– Коба, мы по твоему зову явились, – осторожно напоминает о себе наркомпрод, надеясь подпольной кличкой хозяина разрядить леденящую атмосферу в кабинете.

Сталин останавливается, щурит прицел желтоватых глаз на зрачках своего соратника и тихо спрашивает:

– Ты, Анастас, голосовал за ноябрь. Или я ошибаюсь? – Интонация вопроса обнадеживает, но тертый калач Микоян прекрасно понимает: мягкое начало может жестко закончиться.

– Да, товарищ Сталин, голосовал, – разводит он руками. – Но кто же предвидел, что так обернется…

– Работники ВЦИК с таким опытом, как у тебя, не имеют права ошибаться. Это или массовый идиотизм, или вредительство. И в том и другом случае у нас будет способ разобраться… – Анастас Иванович не ошибся: в словах Сталина прежней мягкости уже не слышится.

– Расчет, Коба, был верный. В ноябре у финнов много лет сильных морозов не наблюдалось. От силы десять – двенадцать градусов ниже нуля. А немного подморозить их болота надо, иначе танки не пройдут. Кто же мог подумать, что в ноябре развезет, а в декабре ударит под сорок? Техника, вместо того чтобы подойти к линии Маннергейма за три дня, увязла в карельских болотах на месяц. Даты же сам все знаешь…

– Хитрый ты, Микоян, – перебивает его Сталин. – Я не предупреждал, что разговор пойдет о спиртном… – Голос вождя снова теплеет: – Здравствуйте, товарищ Зелен. Как работается на новом месте?

– Стараемся, товарищ Сталин.

– Плохо стараетесь. Ворошилов пишет, что водки на фронте мало. Вы понимаете, товарищ Зелен, что такое водка для бойца в сорокаградусный мороз?

– Понимаю, товарищ Сталин. – Моисей раскрывает планшет и достает бумагу: – На Карельский перешеек трест на двадцатое декабря отгрузил три с половиной миллиона литров водки и тридцать тысяч литров коньяка.

Сталин усмехается в усы:

– Сколько же выпивает в день троица храбрых воинов – маршал Ворошилов с доблестными генералами Мерецковым и Тимошенко?

Зелен с ответом не мешкает:

– По восемьдесят тысяч литров, товарищ Сталин.

– Хорошо пьют. Но если Климент просит, значит, посылаете недостаточно. Удвойте поставки.

– Слушаюсь, товарищ Сталин.

Вождь кивает, подходит к столу, достает трубку, но не закуривает ее, а кладет перед собой.

– Запомните, друзья руководители: наша задача – обогреть бойца. А выгнать из сусла бутылку спирта можно куда быстрее, чем пошить шинель или свалять валенки.

– Вот так-то, Моисей… – радуется Микоян на обратном пути. – Поскребышев предупреждал о буре, а мы попали под легкий бриз. Товарищ Сталин очень уважает сообразительных работников. Не возьми я тебя с собой, неизвестно, чем бы разговор обернулся. А поставки водки на Карельский перешеек придется удвоить. Сталин своих слов не забывает.

– Люди же и так работают в три смены, – вздыхает начальник Главспирта.

– Поработают в четыре. Чтобы поднять трудовой энтузиазм, можешь лично посетить несколько заводов. В первую поездку я готов отправиться с тобой.

– Хорошо, Анастас Иванович. С кого начнем?

– У тебя списки при себе?

Зелен достает из планшета темную кожаную папку со списком предприятий отрасли и протягивает Микояну. Тот раскрывает папку и, не глядя, указывает пальцем.

Моисей смотрит на листок. Палец наркома упирается в Новомытлинский водочный завод.

Екатеринбург. 2000 год. Февраль

– Санька, в школу опоздаешь! Просыпайся, чертенок! – кричит из кухни Валентина Дрожжина. Задача хорошенько накормить мужа перед службой и сына перед школой, да при этом не опоздать самой на службу, каждое утро требовала от жены милиционера недюжинных усилий.

Владислав Анисимович Дрожжин брился. Левая щека капитана уже лоснилась, и, проведя по ней пальцем, он ощутил приятную мягкость кожи. Ополоснув в стакане лезвие безопасной бритвы и облизнув по привычке губы, принялся за правую. Лампочка в ванной висела слева, и чтобы хорошо выбрить правую щеку, Дрожжину приходилось напрягать зрение.

– Владь, тебя к телефону. – Заглянувшая в дверь жена, не дожидаясь реакции супруга, метнулась в детскую: – Санька, черт, сколько можно тебя будить?! – После чего вернулась в ванную. – Оглох, что ли? К телефону тебя.

– Видишь, броюсь, – проворчал Дрожжин. – Попроси попозже перезвонить…

– Глеб Захарович… Не подойдешь?

Начальство требует уважения. Сплюнув в раковину, Дрожжин, как был с намыленной щекой, так и двинул к телефону.

– Здравствуйте, товарищ подполковник. Меня жена из ванной вынула. Я пока и не завтракал. До службы еще полчаса, что случилось?

– Ты вот чего, Дрожжин, давай не растягивай. Кофеи пить, забодай меня в простату, некогда. Одевайся и вниз. Я на работу качу, тебя подберу. Через минуту чтоб у подъезда был.

– Слушаюсь, товарищ подполковник.

Дрожжин вздохнул, снова облизал губы, причмокнул, обтер недобритую щеку полотенцем и напялил китель. Из детской высунулась заспанная физиономия Сани:

– Поспать не дают… Родители называется…

– Иди умывайся, засранец. – Дав указание чаду, Валентина вопросительно посмотрела на мужа: – Не емши пойдешь? – Завтрак уже стоял на столе, а он, прихватив портфель, направлялся к двери.