– Господин Маур, я вас очень уважаю, но прошу впредь в моем присутствии близких мне людей не обсуждать. – Голос Алекса прозвучал жестко и официально, после чего он демонстративно уселся в кресло деда.

Маур оценил превращение молодого Слободски в хозяина, и его перекошенный рот, показав желтоватые клыки, изобразил одобрительную улыбку:

– Ладно, патрон, оставим генетику. Я должен тебе кое-что сообщить. – Он открыл кейс, добыл несколько газет и веером выложил их на треугольник столешницы. – Понимаю, даже вундеркинду за один день в нашем дерьме не разобраться… Но это всего лишь пресса, которая делается на дураков.

– Спасибо за комплимент, дядюшка Ганс.

– Не стоит… Умным тоже иногда полезно ее просматривать.

– Постарайтесь сегодня не говорить загадками, – попросил Алекс.

– Видишь, это три совершенно разных европейских газеты, и каждая напечатала маленькую заметку про нашу «Водка Слободски».

Молодой босс подвинул к себе газеты. Нужное Маур обвел красным фломастером.

– Вы хотите, чтобы я прочитал все три статьи?

– Нет, внук гения, тебе достаточно проглядеть одну. Вот эту. – Маур жестким холеным ногтем отчеркнул один из заголовков.

Алекс взял газету. «Дойдет ли дело до суда?» – вопрошал автор заметки. В ней говорилось, что на венском конгрессе потребителей алкоголя выступил представитель русской Торговой палаты. Посланник Москвы обвинил синдикат Слободски в незаконном присвоения бренда. Один из заводов России, якобы имея все юридические основания, начинает выпуск аналогичной продукции под названием «Водка Слободская». Алекс отложил газету:

– Что это значит?

– Это значит, если русские не блефуют, дело дойдет до арбитражного европейского суда. Мы можем не только лишиться десяти миллионов баксов в год, но и испортить себе вывеску. А вывеска, мой начинающий винодел, часто дороже денег…

– Наша компания имеет необходимые документы? – обратился Алекс к адвокату.

Господин Моусли вскочил с кресла и утвердительно закивал головой:

– Разумеется, имеет. Но они лишь косвенно подтверждают право вашей семьи. Если русские предъявят нечто более конкретное, возможны проблемы. – И адвокат снова уселся любоваться своими башмаками.

– Что значит «косвенно»? Можете поконкретнее?

Моусли снова вскочил с кресла:

– Я не взял бумаги с собой. Они хранятся в банковском сейфе моей конторы.

– Но хоть о чем речь? – настаивал Алекс.

– Это я вам могу сообщить. Бренд «Слободски» разрешен вашей семье на основании показаний свидетелей. Несколько известных персон из старой русской эмиграции письменно поручились в том, что знают вашу семью, имевшую в царской России алкогольный бизнес. На одном из семейных заводов выпускалась водка под названием «Слободская». Показания заверены юридически. Самих свидетелей в живых уже нет. Поэтому, позволю себе повториться, если русские предоставят более убедительные факты, возможны проблемы.

– Слышали, мой юный патрон? Стэну можно верить, – ухмыльнулся Маур.

– Какие факты, Стэн? Что они могут предоставить?

– Не знаю… Вы, господин директор, уверены, что на вашей исторической родине никого из Слободски не осталось?

– Конечно, уверен. Даже если предположить, что кто-то из нашей семьи не уехал из России, их наверняка расстреляли красные. Но дедушка знал бы об этом.

– Я с вами согласен, но поверьте, молодой человек, в жизни случаются самые неожиданные сюрпризы. Я как юрист с двадцатилетним стажем могу это заявить с полным основанием…

– Теперь понимаю, почему дед так настаивал на моей поездке в Россию.

– Да, Иван умел просчитывать на десять ходов вперед. И внуку гения придется ехать на родину предков. – Американский немец Маур положил Алексу на плечо свою огромную ладонь и улыбнулся, снова показав крупные желтоватые клыки.

Московская область. 1939 год. Декабрь

До Новомытлинска от Москвы чуть больше ста километров. Но отправиться туда зимой на капризном «ЗИСе» Микоян не рискует, предпочитая путешествовать в своем наркомовском вагоне. В теплом салоне висит карта страны, имеется здесь и буфет.

– Моисей, выпьешь пятьдесят грамм? – извлекая из бара бутылку армянского коньяка, спрашивает нарком у своего заместителя.

– Воздержусь, Анастас Иванович. Впереди встречи с людьми, не хочу расслабляться, – отказывается Зелен.

– Как знаешь, а мне не помешает. Или не доверяешь марке «Арарат»?

– Прекрасный коньяк, месяц назад инспекторская бригада Главспирта посетила ереванский завод. Вернулись живыми… – Улыбается Моисей Семенович.

Нарком наливает себе четверть хрустального стакана и усаживается в кресло:

– Да, не повезло Клименту… – словно продолжая прерванный в Кремле. разговор, задумчиво изрекает Микоян. – Морозы на Карельском под сорок. Техника мерзнет, бойцы мерзнут. Только финны не мерзнут. Привыкли шельмы… Кстати, этот самый Маннергейм, забери его холера, учился в царской военной академии и считался русским генералом. Теперь в маршалах ходит. И морозы ему помогают…

– Анастас Иванович, а может, дело не в морозах? Может, в том, что нет на него Тухачевского, нет Якира? Михаила Тухачевского я неплохо знал. Не могу поверить, что он затеял заговор.

Микоян вскакивает с кресла, бежит по салону, выглядывает в коридор. Красноармеец вытягивается перед наркомом. Анастас Иванович захлопывает перед его носом дверь и возвращается в кресло:

– Твой язычок, Зелен, наболтает нам неприятностей. Думай, что говоришь! – Всесильный нарком напоминает напроказившего школьника.

– Вам-то чего бояться? Вы же Его друг с дореволюционного подполья. Почему не скажете правды?

– Какой правды, Зелен? Ты что, не знаешь, у Молотова забрали жену. А он тоже Его друг с дореволюционного подполья. Враги прокрались, можно сказать, даже в наши спальни.

– Чем же Он руководствуется, убирая преданных партии людей и их близких?

– Революционной целесообразностью. Я Кобу понимаю. Стоит ослабить вожжи, все страна расползется. А страна большая. С южных гор до северных морей, как поется в песне… Делай свое дело, Моисей, и не суй нос в политику. – Микоян замолкает, поспешно допивает коньяк и отворачивается к окну.

Зелен тоже молчит. Он уже слышал нечто подобное от своего прежнего шефа Максима Литвинова. Опасения наркома иностранных дел подтвердились, интуиция не подвела умного еврея. Сталин убрал Литвинова из министерского кабинета, а большинство его сотрудников не только оказались без работы, но и были арестованы. Пристроив Зелена к Анастасу Ивановичу и уволив его жену, Литвинов, по сути, спас друга. А Клаву после отставки Литвинова на работе восстановили. Как бы повел себя в подобной ситуации нарком продовольствия, Зелен старался не думать. Ладно, он пока что на службе и едет в теплом правительственном вагоне.