Они терлись о ноги клиентов.

Обстановка – словно во сне наяву,

В клубах дыма сигар посетителей.

Я знаю всех этих котов, сказал Шарлотте Альфред,

Я присвоил им всем имена композиторов.

Этот, щупленький, – Малер, тот, дородный, естественно, Бах.

Слышишь, это мурлычет Вивальди.

И конечно, вон там – мой любимец,

Его имя – Бетховен.

Ты увидишь, он глух как тетеря.

Позови его и посули молока – он даже не обернется.

Смущаясь, Шарлотта подозвала к себе кота,

Но тот вообще на нее не взглянул,

Только сонно щурил глаза.

Альфред продолжал очеловечивать кошек

И по этому поводу вспомнил о Шуберте.

«Смерть и Девушка»… Снова этот квартет.

Он не сходил у них с языка, не давал им обоим покоя.

И Альфред завел длинный рассказ о создателе этой музыки.

Знаешь, Шуберту не везло в отношениях с женщинами,

Он был маломерок, при этом весьма неуклюжий.

Столько насочинял, а вот с сексом был не в ладу,

Так и скончался практически девственным.

Кое-где в его музыке это легко уловить:

Начать хоть с венгерских мелодий, – их словно писал

непорочный юнец,

Да и вся его музыка как-то бесплотна.

Однажды он переспал с проституткой,

И она заразила его смертельной болезнью.

Его агония растянулась на годы.

Бедняга, тебе его жаль?

Но теперь здесь хотя бы имеется кот, носящий то же имя.

Как-никак это форма посмертной славы.

Шарлотта в смятении слушала рассужденья Альфреда.

Конечно, она размышляла о Шуберте,

Но ей не терпелось при этом разрешить более личный вопрос.

А ты?

Что – я?

А у тебя, Альфред, много ли было женщин?

Ах, женщины…

Да, я знавал нескольких…

Именно так он ей и ответил,

Довольно уклончиво.

Потом, встрепенувшись, добавил:

Да, женщин я знал.

Сколько точно – сказать не могу.

Но все они, все до одной, были важны для меня.

Ведь это не может пройти бесследно —

Когда рядом с тобой обнаженная женщина —

Женщина в ожидании поцелуя.

Я благоговел перед каждой из них,

Даже будь это бабочка-однодневка.

Шарлотта забыла обо всем на свете,

Даже о том, что волнуются близкие.

Наконец она вернулась домой, где ее поджидал отец.

Ну теперь он спокоен или все еще разъярен?

Наверно, и то и другое.

Минуту спустя Альберт разразился криком:

Где ты была?

Хоть подумала бы о нас,

О нашей тревоге, о нашем отчаянии!

Шарлотта виновато понурилась.

Ей известно, что ночью ходить опасно:

Попадешься к патрульным в лапы, могут отправить в лагерь,

Могут избить, изнасиловать, просто прикончить.

Она жалобно попросила прощения, но заплакать не получилось,

Только и выдавила из себя: я шла, замечталась, и вот…

Это глупое объяснение – первое, что пришло ей в голову.

Паула сказала Шарлотте, чтоб разрядить обстановку:

Никогда больше так не делай.

Если хочешь мечтать, мечтай, пожалуйста, дома.

И Шарлотта пообещала им быть осторожней.

Но что же это за жизнь для молодой девушки?

Ей двадцать один год, ей хотелось свободы,

А сейчас каждый вздох, каждый взгляд был под строгим контролем

И любой шаг в сторону смертью грозил.

На самом же деле в тот вечер, счастливая как никогда,

Она обо всем забыла.

Ее не пугала даже тюрьма, лишь бы рядом был Он.

Она обняла отца и вдруг улыбнулась,

Лицо ее радостно вспыхнуло,

Она еле сдержала ликующий смех.

Паула глядела на девушку, не понимая, в чем дело.

Перед нею стояла совсем другая Шарлотта,

Не та, что была молчаливой и замкнутой,

Что минуту назад готова была разрыдаться.

Эта – новая – ни с того ни с сего улыбается

И так искренне просит прощения:

Извините! Я больше не буду!

Повторив это несколько раз, она убежала к себе.

А супруги переглянулись

Удивленно или, скорее, тревожно:

Ни он, ни она не забыли, что в семье затаилось безумие.

Несколько дней спустя влюбленные встретились снова, в Ванзее,

В этом волшебном предместье Берлина,

С Большим и Малым озерами.

Пасмурная погода разогнала гуляющих,

Так что в данный момент они были совсем одни,

И Шарлотта к тому же свободна.

На сей раз она сообщила домашним, что будет в гостях у Барбары.

Они сели вдвоем на скамейку, где сидеть им запрещено.

Их тела скрывали табличку с этим запретом:

NUR FÜR ARIER – только для арийцев.

Но рядом с Альфредом Шарлотте не страшно нарушить закон.

Она говорит: как мне ненавистна наша эпоха!

Когда это кончится, сколько же можно терпеть!

Их скамейка стояла напротив виллы Марлир[16],

И они восхищались изящной архитектурой этого здания.

20 января сорок второго года здесь соберутся нацистские бонзы

Для короткой рабочей встречи под председательством

Рейнхарда Гейдриха.

Историки назовут ее «конференцией в Ванзее».