Наконец-то к Чарану вернулось то долгожданное ощущение силы и покоя. Все случилось так, как и должно было. Лейла вернулась. Она поняла, что только так они могут быть счастливы. Теперь он и только он ответственен за их обоюдное наслаждение, и связанная Лейла не сможет помешать ему привести их двоих к оргазму. Однако, возможно, ей слишком больно, а боль должна быть дозирована.

В какой-то момент, когда она уже теряла сознание, он просунул руку ей под живот и нащупал клитор. Его палец весь в масле стал ласкать его круговыми движениями, и Лейла почувствовала, что боль стала не важна, потому что появилось некое новое ощущение, трансформирующее боль в наслаждение. И мышцы непроизвольно расслабились, и когда она снова попыталась их напрячь, она не смогла этого сделать. Его член вошел в нее на полную глубину, и она ощутила себя до краев заполненной и завершенной.

Мощная волна тепла начала разливаться по животу, нарастая, и в какой-то момент превратилась в пульсирующую волну наслаждения. Она подхватила их обоих и выбросила из реальности туда, где не было ни времени, ни пространства.

Кора вокруг Кайласа продолжалась. Он со всех сторон был окружен скалами, которые как ширмы закрывают священную пирамиду горы. Там, где скалы-лепестки расступаются, открываются грани великой пирамиды – «лица» Кайласа. Южное «лицо» рассечено огромной трещиной, про которую сложено множество легенд – в основном про битвы буддистов с жрецами добуддистской коренной тибетской религии Бон. Вертикальная трещина примерно по середине пересечена горизонтальной. Чем-то это напоминает свастику, поэтому Кайлас иногда так и называют «Горой Свастики».

Тропа же, покрытая мелким серым щебнем, вывела нас в широкую долину Дарпоче, где устраивают ежегодный буддистский праздник – фестиваль, посвященный дню рождения и просветления Будды Шакьямуни. На одном из валунов в этой долине остался след Будды, настоящий, и мы конечно же сфотографировались на фоне следа. Странно, что мне пришло в голову запечатлеть себя – это какая-то мелкая и смешная для таких мест мыслишка, что никто не поверит без документальных доказательств в существование следа Будды. Как будто нам не все равно.

В долине мы расположились на привал со всем нашим барахлом, припасами и термосами. Есть совершенно не хотелось, но я автоматически засунула в рот сухофрукты с орехами. Видимо, даже это было лишнее, потому что я опять задремала.

И тут же увидела себя сверху, словно «зависла» над самой собой. Я видела свое прошлое. И настоящее. И некое неясное разноцветное будущее. И все это вместе, одновременно. Это напоминало компьютерную игру, где каждая следующая картинка меняется в зависимости от того, какой ход ты сделаешь. И сразу же возникает другой сценарий жизни. И, если направляешь свой взгляд на какой-то эпизод из прошлого, он разворачивается, становится полномасштабным, рельефным, и ты оказываешься внутри…

Мне лет двенадцать… после школы мы идем в соседние дома собирать макулатуру.

Звоним в квартиры, нам иногда открывают и дают связки старых газет и журналов. Мы радостно тащим все это на школьный двор. Наша бумажная куча растет. Она уже гораздо выше, чем у параллельного класса. Мне везет. Мне достаются квартиры с большими запасами старой бумаги. Дети замечают это, и все хотят собирать макулатуру со мной в паре. Когда мы заканчиваем, довольные, кто-то предлагает пойти на соседний чердак, посидеть. Почему-то этот чердак не заперт, и мы там иногда собираемся. Он сказочный, впрочем, как и многие чердаки на свете. Там уютно и непривычно, пахнет пылью. Нас туда тянет как магнитом.

Но сегодня всем уже пора по домам, и мы идем туда вдвоем с Анной, крупной усатой девочкой, записной отличницей. Мы открываем дверь на чердак, но там уже сидит большая компания мальчишек из параллельного класса. Удивительно, но я вижу их лица и всех их узнаю. Они как-то странно смотрят на меня, и я понимаю, что затевается что-то недоброе. Анна исчезает, и я остаюсь одна. «Это она?» – спрашивает кто-то. «Да», – отвечают ему. Они обступают меня, и кто-то что-то говорит про макулатуру, про соревнование, которое они из-за меня проиграли.

Мне страшно и сладко, на мне узкие брюки, которые врезаются мне в промежность, и это ощущение, болезненное и сладостное одновременно, на время отвлекает меня от угрозы, исходящей от мальчишек. А кольцо вокруг меня неуклонно сужается. Нити напряжения между нами становятся практически осязаемыми. У меня мелькает мысль: «Неужели они меня будут бить?»

Но нет, здесь что-то другое. Они боятся себя и меня. И я ощущаю свою власть над ними. Возбуждение достигает своего предела, и я делаю шаг вперед, надеясь, что они меня пропустят. Но на самом деле этот шаг – провокация. Я хочу, чтобы они меня схватили. И они меня хватают… Их руки неумело и жадно елозят по моему телу, по моей намечающейся груди. Но они избегают дотрагиваться до промежности. А это то, чего я больше всего хочу. Но впившиеся брюки доделывают то, на что они не решаются. Безумное сладостное ощущение пронизывает меня всю. Я на некоторое время выпадаю из реальности и улетаю далеко-далеко… Видимо, на моем лице что-то отражается, возможно, гримаса, которая их пугает. И они меня отпускают. И убегают с криком: «Только попробуй расскажи кому-нибудь…» Но мои ноги словно приросли к полу. Я не могу бежать, кричать…

Это был мой первый оргазм.

Я впервые почувствовала свою власть над ними и их надо мной. О, как я гордилась тем, что меня так хотят. Я в тот момент торжества была для них единственная девочка в мире. Никаких других. И еще много, много раз я прибегну к тем же средствам, для того чтобы остаться единственной и самой желанной для тех мужчин, которые иначе никогда бы не стали моими, я буду разыгрывать для них спектакль насилия, пробуждая все самое дикое, животное и потому мощное, тем самым привязывая к себе все сильнее и сильнее. Я стану наркотиком для них, но и сама не сумею избежать зависимости.

Стыд, стыд заполняет все мое существо, а потом эта волна откатывается куда-то, и я остаюсь, легкая и чистая, почти парящая.

И здесь я просыпаюсь. По крайней мере, открываю глаза.

Ну почему в этом таинственном и святом месте все мои грезы носят такой постыдно-эротический характер? В Иерусалиме этакого даже и близко не было. И тут я понимаю, что это не фантазия. Оно случилось со мной, произошло в реальности, а я задвинула это куда-то далеко-далеко. Ну почему мне так стыдно? Почему я до сих пор не смогла избавиться от стыда за свои желания? Ведь климакс на носу, а я все как воспитанница монастырского пансиона в дортуаре, когда входит строгая монахиня, откидывает мое одеяло и видит, что я что-то делаю руками у себя между ног….

Лейла ушла. Она выглядела жалкой и потерянной. Обещала позвонить завтра, но Чаран напрасно ждал ее звонка. Безрезультатно промаявшись неделю, он попытался связаться с ней сам. Ее автоответчик проинформировал, что ее нет. Она находится на лечении и свяжется со всеми заинтересованными лицами, когда вернется.