зато вместо запора открылся неудержимый понос. Мать ушла куда-то по своим делам. Иванушка запрег лошадь и, тиляля в Чернуху, в больницу, за лекарством, прихватив с собой и дверь, сняв ее с петель. Шумно вломился он прямо с дверью в приёмную. Люди, ожидающие приёма, на него обрушились, заворчали, а он, не обращая внимания на всполошившихся больных, со своим «рецептом» ввалился прямо в кабинет к врачу. Врач в испуге глаза вытаращил, не поймет в чем дело, а Иван к нему с жалобами: «Блюю и прет из меня, как из говенной бочки, а в башке жар, как в печке. Вот по этому рецепту лекарства мне дайте». Доктор видит, что клиент не во всем, скорее выдал ему два порошка аспирину и выпроводил его из кабинета и из приёмной вытолкал на улицу с его рецептом.

Вскоре Иванушка, выздоровев, совсем отудобел. Мать к свадьбе все приготовила и в ближайшее воскресенье свадьба началась. Во второй день свадьбы во время пира в тёщином дому Иванушка прямо-таки зацеловал свою молодую жену и в честь ее девственности он, захмелевши, вдруг вбежал в тёщин чулан, схватил там корчагу с простоквашей и со всего маху хряснул об пол. Всех гостей обдало простоквашей. Кто в ладоши от радости шлепает, а кто вовсю кастит жениха за то, что одежду праздничную на них испортил. Чтобы как-то смягчить недовольство гостей и уладить их смятение, невеста стала угощать гостей:

– А вы, гости, пейте-закусывайте, не стесняйтесь, закуску не берегите, все равно ее свиньям-то вываливать.

Разгулявшаяся и раскрасневшаяся от избной жары и самогонки сваха-мать жениха вывалилась из избы на улицу, ее сморила духота. Она вышла, чтоб подышать вольным воздухом. Не успела она возвратиться из-за поленницы сложенных в пробеле дров, как ее окружили вторусские бабы и начали с ней любопытный разговор.

– И зачем вы берете такую девку-то, ведь у нее девятого винтика не хватает? – расхаивали будущей свекрови будущую ее сноху.

– Девятого? – с удивлением протянув, переспросила будущая свекровь, – это еще ничего, а у нашего-то Иванушки сразу трех винтиков не хватает, мы и то молчим, а если правду сказать, у него в голове не хватает шести гривен до рубля и «не все дома», – самокритично добавила она.

– Ну и невеста-то из-за угла мешком напугана, – сказала одна из баб.

Бабы задорно рассмеялись, удивляясь откровенности жениховой матери.

– Ну, тогда они пара, сошлись хрен с лаптем. Пускай живут, нищету разводют, да дураками вольный свет снабжают. Невеста-то хоть на вид-то приглядчива, вон какая толстая, одни титьки по пуду! – расхваливала будущую сноху разболтавшаяся сваха.

– Да уж есть во что, было бы чем, – многозначительно и с ехидной улыбкой сказанула одна из баб под общий одобрительный смех бабьей толпы.

– Вот именно! – загадочно и неопределённо закончила беседу сваха, а сама снова понесла свое проветренное тело в избу, где стон стоял от пьяной песни и от безудержимой пляски. А бабы стали расходиться по домам.

– В таком случае, лучше с крыши да на борону, чем за такого жениха выходить, – с отвращением проговорила все та же баба.

А в избе разгорячённой вином и весёлым настроением Иванушка прямо-таки зацеловал свою невесту, дело не в дело, то и знай обнимая, мурзит ее в навязчивых поцелуях.

– А ты перестань ее комкать-то, что пристал! Ведь ты ее замучил! – унимала его мать. – А ты, Марьк, брямкни ему по брылам-то, он и успокоится, – научивала она сноху.

В последний день свадьбы на пиру в доме жениха невеста Марька всячески старалась развлечь своего Иванушку: шептала ему на ухо всякие задушевные любезные слова, а он, как осиновый пенек, не обращал на нее никакого внимания, он был весь погружен вниманием на улицу. Он своими ушами улавливал малейшие изменения в поведении на улице собак. А они там лаяли, скулили и кусались, грызлись между собой.

Вдруг Иванушкино ухо уловило жалобное взвизгивание его Шарика, он тут же, вскочив с места, выбежал на улицу. Не отпускавшей было от себя невесте он сказал:

– Обожди, Марютка, на улице кто-то пнул моего Шарика, так я выйду на одну минутку, расправлюсь.

Он вышел и вскоре вернулся в избу с окровавленным лицом. В обоюдной потасовке ему кто-то в кровь расквасил харю и вдобавок наградили багровой шишкой под глазом.

– Кто это тебя? – всполошились родные Иванушки.

– Это даром не пройдёт, за это я отомщу опосля! – грозно пообещал он обидчику.

После свадьбы в первое воскресенье молодые вечерком возвращались из гостей от тещи. Сзади их собралась целая свора собак и поднялся такой невообразимый лай, что Иванушка вынужден был свою молодую жену отослать поскорее домой одну, а сам остался расправляться с оголтелой собачьей стаей.

– Я их сейчас проучу! – крикнул он удаляющейся Марятке. Вскоре и он пришёл домой в располосованных собачьими зубами штанах и с покусанными ногами.

– Уж я и женился, а собаки все еще от меня не отстают, донимают! – жаловался Иванушка своей благоверной молодой жене. Вот какие были раньше чудаки. Ладно, что они после себе потомства не оставили! – заключил этот рассказ Ершов.

– Теперь, мужики, послушайте на другую тему, – осмотревшись вокруг, начал новый рассказ Ершов. – Не в хвальбу сказать, я в молодости телом крепкий был, да и рассудком-то охлесток. Недаром я в кавалерии служил. И задался там целью: думаю, дослужусь до генеральского чину, а потом и демобилизуюсь, только вышла со мной небольшая осечка. На учебной езде растёр я себе зад в кровь целую неделю ходил раскарякой, меня из-за этого и забраковали. Перевели в ездовые в обоз. Я там и дослуживал. Я только хочу то сказать, что с жениховой поры у меня женский вопрос стоит на первом плане. Я сам собой хоть и рябоватый, но приглядчивый. Девки меня уважали, да и бабы не отталкивают. Была у нас, у ребят, привычка девкам в запазухи лазить, и теперь я хорошую бабу издалека слету вижу, а в общем-то, признаться перед вами, я отъявный бабник, хотя в детстве я и болел каменной болезнью. Но вот беда, у себя дома, когда бы со своей бабой, ночью сыграть «в свои козыри», а сын Мишанька не спит, предупредительно ворочается, так и приходится говеть по целой недели. И ночи, пролетая, пропадают ни за бабочку. Как плохо, что у меня одна изба. Вот дострою пристенок, дело наладится. А пока по ночам приходится лежать и не ворочаться, а чтоб скорее заснуть, придумал убаюкивающие мысли. Лежа в постели, шепчу про себя: «Раз – спать, два – спать, три – спать…»