есть, строго говоря, по ходу левого винта), но дальше мы читаем «Сказала вьющаяся вправо Жимолость завитому влево Вьюнку» (курсив наш). Но если бы одно семейство консультировал ботаник, а другое – инженер, они нашли бы, что пара будет идеальной[77].

Рис. 3.3. Простое ожерелье, найденное рядом с телом «ледяного человека» Этци. Просто завитая проволока представляет собой левую спираль, которая, вероятно, получалась, когда один конец проволоки удерживали левой рукой, а правой закручивали другой конец по часовой стрелке

Ситуация с раковинами одновременно и проще и сложнее. Конхиологи, изучающие раковины, воображают путь крошечного жучка, ползущего снизу раковины к ее вершине, и задаются вопросом, куда он сворачивает, направо или налево. Если направо, то раковину называют дексиотропной (правосторонней, то есть закрученной вправо), если налево – лейотропной (левосторонней) (рис. 3.5). Сложность в том, что у раковин, закрученных вправо (дексиотропных) – левая спираль, а у закрученных влево (лейотропных) – спираль правая. В этом можно разобраться, если представить себе муравья, ползущего по виткам винта на рис. 3.2, – с его точки зрения, он постоянно будет поворачивать влево. Такая же ситуация возникает и с винтовыми лестницами – если они левосторонние, это значит, что, поднимаясь, мы постоянно поворачиваем направо, и наша правая рука будет лежать на внутренних перилах (рис. 3.6). По счастью, конхиологи, по крайней мере, используют специальные термины, дексиотропый и лейотропный, что снижает риск возникновения путаницы[78].

Рис. 3.4. Два кельтских крученых браслета железного века из Британского музея, изготовленные, вероятно, около 500 года до н. э. Каждый представляет собой левую спираль

За этими терминологическими трудностями скрываются несколько глубоких проблем. Одна из них проста, но вызывает много путаницы. Что взять за точку отсчета – нашу правую сторону или правую сторону объекта, на который мы смотрим? Если мы с вами встанем друг против друга, то ваша левая рука окажется напротив моей правой, и наоборот. Как смотреть – с позиции наблюдателя или с позиции объекта? Разные группы людей по-разному решают эту проблему. Когда, много лет назад, я изучал, в какую сторону обращены лица на живописных портретах, я указывал, что они демонстрируют либо правую, либо левую щеку – разумеется, описывая их с точки зрения объекта. Я следовал совершенно стандартной медицинской номенклатуре, в которой «левая нога» значит «левая нога пациента», а не та нога, что находится слева от смотрящего на пациента хирурга. Тем не менее и тут остается возможность катастрофической путаницы. Даже сами врачи порой попадают впросак. Рентгеновские снимки грудной клетки всегда просматривают так, как если бы больной находился в постели перед врачом, поэтому расположенное слева сердце оказывается справа от врача. Единственная проблема в том, что после изобретения поперечного сканирования мозга врачи предпочли другой подход и стали представлять себе, что смотрят на голову пациента сверху. В результате правая сторона мозга пациента оказывается справа от врача. Снова возникает большой риск все перепутать, особенно для рентгенологов, рассматривающих снимки грудной клетки и сканы мозга одного и того же пациента. К счастью, нашлось простое эргономичное решение – большая буква «П» на одной стороне и «Л» – на другой[79].

Рис. 3.5. На верхних рисунках – обычная, или лейотропная, форма Voluta vespertilio, закрученная вправо, на нижних – редкая закрученная влево дексиотропная форма Voluta vespertilio

Рис. 3.6. Дубовая лестница в церкви св. Вольфганга в Ротенбурге, Германия, в виде левой спирали, при подъеме по которой человек касается внутренних перил правой рукой

Эта проблема знакома не только врачам. Актеры сталкиваются с ней постоянно. Режиссер сидит в зале, смотрит на актеров, те смотрят на него. Фраза «Выходим с правой стороны» звучит совершенно двусмысленно. Правой с чьей стороны? Поэтому в театре говорят «выход с правой кулисы», подразумевая кулису, расположенную справа от находящегося на сцене актера, который смотрит в зал. Историки искусства используют в этом же значении термины «истинно правый и «истинно левый» («proper right» и «proper left»), чтобы избежать путаницы при интерпретации рукописей и картин. Подобные сложности есть и в геральдике: как воспринимать два края щита? Ответ – в соотношении с тем, кто держит щит, так что правая диагональ (bend dexter) направлена от правого верхнего угла к левому нижнему с точки зрения держащего щит рыцаря, а левая диагональ (bend sinister) от левого верхнего угла к правому нижнему, как на рис. 3.7. Левая диагональ обычно была знаком бастарда, правая – законного сына[80].

Однако эти проблемы – это просто вопрос соглашения – подразумеваем ли мы одно и то же, говоря о правом и левом? Более серьезные вопросы скрываются глубже. В 1830-х годах один юный студент обнаружил возможные теологические проблемы из-за неспособности различить левое и правое:

«…нет определенности, определенности, а кто может определить, кто может узнать, какая сторона правая, а какая сторона левая? <…> Ах! Напрасны все наши стремления, суетны все наши желания, пока мы не узнаем, что есть правое и что левое, ибо налево поставит он козлищ, и направо овец. А если он повернется, станет по-другому, потому что ночью ему приснился какой-то сон, так козлища окажутся направо, а благочестивые налево по нашим жалким представлениям. <…> Я смошенничаю, когда появится Мефистофель, я стану Фаустом, ибо ясно, что мы все, все являемся Фаустами, поскольку не знаем, какая сторона правая и какая левая».

Рис. 3.7. Правая и левая диагонали (bend dexter и bend sinister соответственно) в геральдике

Студентом этим, как ни удивительно, был молодой Карл Маркс, и более чем вероятно, что эту проблему он обнаружил, прочитав труд Иммануила Канта, философа XVIII века, впервые детально рассмотревшего природу правого и левого. Кант, один из величайших философов, почти всю жизнь провел в Кенигсберге в Восточной Пруссии и, как говорят, никогда не уезжал дальше 40 миль от дома. Ничего захватывающего в его жизни не было, как писал Бертран Рассел, она была «совершенно непримечательной». Просыпался в пять, работал до двенадцати, ел один раз в день (обедал в ресторане), гулял после полудня – легко вообразить, что как раз тогда он раздумывал над невозможностью разрешения знаменитой задачи о кенигсберских мостах – а затем до десяти читал и ложился спать[81].

Внешне непримечательная жизнь Канта была схваткой с рядом глубочайших и наисложнейших проблем, к которым пытались подступиться наука и философия, в том числе с вопросом о том, является ли пространство в