Выслушав просьбу Данилова, оперативник усмехнулся и пообещал сегодня же вечером завезти ему на работу все необходимое.

– Я бы еще к этому добавил значок «Юный друг полиции», да не делают таких сейчас, – вздохнул оперативник. – А вот у бати моего был. Щит с гербом Союза и надписью «Юный друг милиции». А сверху еще буквы «ЮДМ». Батя им очень гордился. Рассказывал, что с ним в кино без билета пройти было можно…

– Не такой уж я юный, – Данилов изобразил на лице печаль. – Обойдусь без значка.

– Главное, что друг! – хохотнул оперативник и сразу же посерьезнел: – Только учти, что оформить ты его не сможешь. Для того, чтобы завести дело, надо…

– Я не собираюсь никого оформлять, – перебил Данилов. – Я просто хочу мира и спокойствия на одной отдельно взятой подстанции. Заводить дела – это не наш стиль. Мы сделаем усыпляющий укол и положим остывать в каптерке. А вечером сделаем уличный вызов и отвезем под этим предлогом тело в морг, как умершего на улице. Стандартная схема.

– Разыгрываешь? – недоверчиво протянул оперативник. – Отдуплить человека за какие-то гроши…

– Шучу, – подтвердил Данилов. – Конфуций сказал: «Не пошутишь, и невесело».

– Его бы к нам в отдел, твоего Конфуция, – проворчал оперативник. – Посмотрели бы, что он тогда бы запел…

В восьмом часу вечера Данилов получил все необходимое.

– Не забудь рассказать, как что было, – сказал на прощанье оперативник. – Обожаю приключения сыщиков-любителей.

Приманки с наживками должны быть броскими и соблазнительными. Это знают все, а не только рыбаки с охотниками. Ради такого дела Данилов пожертвовал бумажник, подаренный ему Еленой в прошлом году на Двадцать третье февраля. Бумажник был роскошным – большим, с множеством отделений, с красивым узорчатым тиснением и золотыми уголками – и ужасно неудобным. Данилов предпочитал бумажники небольшие и уж конечно же не такие понтовые. Но Елене с некоторых пор начало казаться, что Данилов выглядит недостаточно солидно для сотрудника кафедры и без пяти минут кандидата наук. Желая исправить положение, она начала дарить ему дорогие аксессуары – галстуки, ремни, бумажник. Как-то раз даже заговорила о том, что «командирские» часы надо бы сменить на что-то получше, но Данилов в ужасе отверг эту идею. По его мнению, часы должны были быть такими, чтобы их не жалко было разбить или потерять. Елена поставила в пример даниловского друга Игоря Полянского, весьма трепетно относившегося к своей внешности. Данилов ответил, что пример некорректный. Полянскому, как диетологу, практикующему в небедных слоях общества, положено производить впечатление преуспевающей респектабельности, иначе он рискует остаться без клиентуры. Кроме того, Полянскому было нужно производить впечатление на женщин. Его увлекающуюся натуру не смогла изменить даже женитьба. Елена ответила, что дело не в этом, а во внутреннем чувстве прекрасного, которого Данилов, в отличие от Полянского, напрочь лишен, но больше о часах не заговаривала.

Бумажник-приманку Данилов положил в небольшую, книжного формата, сумку, с которой он обычно ходил в теплое время года. Во время дежурств на линии он оставлял сумку и одежду в шкафчике на подстанции. Вначале попробовал переодеваться в своем кабинете и спускаться вниз уже в форме, но первое же дежурство доказало ошибочность такого решения. Сдав смену, Данилов направился к себе, но был перехвачен в коридоре своим замом по экономике Полиной Яковлевной. У той был срочный вопрос, на обсуждение которого ушло минут пятнадцать. Затем его позвала в «амбар» главный фельдшер, чтобы показать влажное пятно, появившееся на потолке за ночь. В свой кабинет Данилов попал к самому началу утренней видеоконференции, переодеваться было уже некогда. Как только конференция закончилась, к нему явился ругаться главный врач восьмой инфекционной больницы Шлемкевич. Было очень неловко разговаривать с ним в скоропомощной форме, носившей следы суточной работы. Шлемкевич, одетый в безукоризненно сидевший на его подтянутой фигуре костюм, смотрел на Данилова с заметной иронией. Правильно смотрел – начальственное положение обязывает к соблюдению определенных правил, в том числе и дресс-кода. И вообще сущности положено четко разделять. Поэтому Данилов попросил выделить ему полшкафчика и переодевался на подстанции.

– Вы теперь и по субботам работать будете? – удивился фельдшер Саша Добродомов, которого на подстанции за отсутствие чувства юмора прозвали Добродубом.

– Деньги нужны к отпуску, – пояснил Данилов. – В Москву хочу съездить, проведать своих, соскучился очень.

Слова «соскучился очень» были единственными правдивыми, но Саша поверил и больше вопросов не задавал. На первом вызове он попытался схватить вдобавок к ящику и кардиограф, но Данилов пресек эту попытку, сказав, что нагрузка должна быть равномерной и что он вообще не любит поблажек. Саша понял и в дальнейшем вел себя адекватно. Данилова немного напрягало то, что Добродуб и водитель Славик Файфура оказались молчунами или просто опасались сболтнуть что-то лишнее при главном враче. Но с другой стороны, это было на руку, потому что давало возможность спокойно думать. Не полагаясь на одну лишь приманку, Данилов пытался наблюдать за обстановкой. Во время заездов на подстанцию просматривал журнал вызовов, записывал в блокнот тех, кто заглядывал пообщаться с коллегами, поболтал с охранником, пытаясь незаметно выведать у него что-то полезное. Но толку от этого не было, потому что до конца полусуточной даниловской смены ни у кого ничего не пропало. В том числе и приманка осталась нетронутой. Данилов почему-то был уверен в том, что вор непременно попытается обокрасть его. Из ухарства, в той или иной мере присущего всем ворам, и с расчетом на хорошую поживу. Зарплата у главного врача станции была очень даже неплохой, а народная молва увеличивала ее втрое. В бумажнике, подготовленном для вора, лежали три пятитысячные и восемь тысячерублевых купюр. Помимо поимки вора Данилова интересовало и то, сколько именно тот позаимствует. Умный вор, по его мнению, должен был взять одну пятитысячную и три тысячерублевых. Не очень умный возьмет больше.

Идти домой после полусуток не хотелось. Данилов решил переночевать в кабинете, а перед сном сыграть на скрипке что-нибудь сложное и длинное, чтобы ненадолго отвлечься от действительности. Начальственная работа чем дальше, тем чаще вгоняла в тоску. Прежде всего – ситуацией с кадрами. Свердловский областной медицинский колледж обещал прислать в августе аж двадцать пять фельдшеров в рамках региональной программы по обеспечению кадрами, но обещать еще не значит жениться. Кто-то может передумать и не поехать, а кто-то предпочтет работать в более спокойных местах, чем скорая помощь. Кроме того, фельдшер может поступить по контракту на военный флот, там тоже большая нехватка кадров, а платят гораздо больше, чем на «скорой»… Данилову казалось, что для привлечения людей в Крым, здешним медикам надо установить привлекательные повышенные оклады. На деле привлекательные, двойные, а то и больше, чтобы был смысл приезжать сюда на заработки, как когда-то ехали на Крайний Север. Он даже озвучил свое мнение на одном из совещаний в департаменте, чем вызвал улыбки у коллег. Элла Аркадьевна снисходительно объяснила, что, во-первых, на такое повышение нет средств, а во-вторых, это вызовет недовольство в других регионах. Короче говоря, предложение заведомо невыполнимое как с экономической, так и с политической точек зрения. Учитесь, коллега, работать с тем, что имеете, и не фантазируйте.