А вообще, Марина не часто над этим задумывалась. И зря, как выяснилось. Если бы была чуточку более осторожна, не хлебала бы потом полной ложкой обиду и разочарование.

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Дима просто перестал появляться. Марина не сразу поняла, что все опять вернулось на круги своя. Он ведь не приходил к ней каждый день. Бывал раз-два в неделю. Поэтому в первую неделю Марина ничего не заметила. Ну, не смог. Все понятно. Она ведь не хотела торопить события. Если им с Димычем суждено быть вместе, к чему спешка? Она даже звонить не стала. Они никогда не созванивались. Дима просто приходил — и все. А если ее не было дома? Случалось и так пару раз. Ничего смертельного. Они ведь никуда не торопились. После столь долгого ожидания-то.

Но уже на вторую неделю Марина призадумалась. Что-то не так. Может, он в командировке? Были у него вояжи в провинцию по поводу ниток, которыми он занимался. Нитки всегда Марину удивляли. Не вязались они с Димой. Ему бы что-нибудь духовное, научное, интеллектуальное. А он работал менеджером по продажам ниток. «Подумаешь, — отмахивался от ее вопросов Дима, — какая разница, чем заниматься». «Вот гадина, — думала в эти моменты Марина о сестре, — задавила в мужике все, что в нем было ценного». И фантазировала о том, как все изменится, стоит им с Димой соединить свои судьбы.

Однако Димины командировки обычно больше четырех-пяти дней не длились. А уже заканчивалась вторая неделя его отсутствия. Марина почувствовала легкую нервозность. Засуетилась, заметалась по квартире. Уже схватилась за трубку, однако в самый последний момент удержалась от того, чтобы набрать Димин номер. Она знала, что одним телефонным звонком можно разрушить то хрупкое равновесие, которое установилось между ними в последние недели. У нее самой время от времени появлялись поклонники, которые чуть что, сразу трезвонили ей. Ничего более раздражающего невозможно придумать. Марина не хотела выступать в такой роли в Диминой жизни. «Подожду, — решила она. — Еще два дня». Куда бы он ни отправился, к субботе он должен вернуться.

Однако Дима был в городе. Марина столкнулась с ним в пятницу. У входа в Гостиный Двор.

— О! — воскликнула она. — Привет!

— Привет. — Дима выглядел несколько растерянным.

— Как дела? — спросила она, беря его за локоть и отводя в сторону от входа в магазин.

— Спасибо, — ответил Дима, — все хорошо.

— Как обычно? — рассмеялась Марина.

Она чувствовала себя как будто навеселе. С ней всегда такое случалось, когда она встречалась с Димой.

— Как обычно, — кивнул Дима.

Марина, улыбаясь, смотрела на него, ожидая продолжения, но он молчал. И отводил глаза. Еще не успев ничего сообразить, Марина сказала:

— Ездил куда?

— Что? — переспросил Дима и перевел взгляд на нее.

— Ездил куда-то? — повторила Марина. — Тебя давно не было видно…

И осеклась.

Дима смотрел на нее со странным выражением лица. Помесь страдания и сожаления. Как будто она больна, а он бессилен ей чем-либо помочь.

— Я подумала, — онемевшими вдруг губами произнесла Марина, — ты в командировке.

— Нет, — сказал Дима.

— Нет? — повторила Марина.

«Тогда в чем же дело?! Где ты был?!» — мысленно закричала она.

— Я заеду к тебе сегодня, ладно? — проговорил Дима.

— Ладно, — автоматически сказала Марина.

— Часов в восемь, идет?

— Хорошо.

Она наконец-то отпустила его локоть. Стояла перед ним и смотрела на него широко распахнутыми глазами.

— Тогда до вечера, — сказал Дима.

— Да, — кивнула Марина, — до вечера.

Дима легонько коснулся ее руки, повернулся и ушел.

«Все, — подумала она. — Это конец».

Это действительно был конец. Он приехал в восемь, как и обещал. Она трясущимися руками сварила кофе. Она уже дважды выпила валерьянки, но успокоившейся себя не чувствовала. Она знала, что он собирается сказать ей. И понимала, что абсолютно ничего не может сделать для того, чтобы как-то изменить ситуацию. Она сто раз уже прокрутила весь их разговор в голове — и никакого выхода не нашла.

«Мы должны прекратить наши отношения», — скажет Дима.

«Почему?» — спросит она.

«Потому что у меня семья», — ответит он.

«Семья, в которой ты никому не нужен», — рискнет съязвить она.

«Я нужен дочери», — возразит он.

И ей будет нечем крыть. Анютке только что исполнилось шесть. Совсем еще малышка. Как такую бросишь? А тем более, если уйдешь к ее родной тетке. Редкий ребенок сможет это пережить безболезненно. И как Марина до этого не додумалась чуть раньше? В тот момент, когда ее впервые посетили фантазии на тему их с Димой совместного будущего. Ведь он — сумасшедший папаша. Даже если он наконец-то все понял про свою Яночку, это ровным счетом ничего не меняет.

И все-таки она собиралась бороться.

«А как же наши чувства?» — спросит она.

Марине самой не нравилась эта реплика. Излишне мелодраматично. Но ничего более подходящего в голову не приходило. Не спросишь же: «А как же наша любовь?» Это вообще ни в какие ворота не лезет. О любви до этого не было сказано ни слова. Любовь — это очень обязывает, не правда ли? Только подростки способны разбрасываться этим словечком направо и налево. «Я люблю его…», «Он разлюбил меня…», «Ты меня любишь?» В двадцать ты уже более осторожен — как бы не взять на себя каких-нибудь лишних обязательств. А после тридцати начинаешь сомневаться, существует ли оно вообще — то, что стоит за этим словом.

Да и «чувства» — из того же разряда. Может, лучше будет спросить: «А как же то, что было между нами?» Нет, решила Марина, не годится. Ей не нравилось слово «было». Есть! Между ними что-то есть. Называйте это как хотите, но разве за это не стоит бороться? «Можно, — ожесточенно думала она, вылизывая квартиру перед Диминым приходом, — можно все устроить так, что и волки будут сыты, и овечки целы. Главное — захотеть».

Он не хотел.

Он почти ничего не сказал. Так, пару фраз. «Извини…», «Я не должен был…» Она уж было собиралась озвучить ему насчет чувств-любви-и-прочего, но что-то остановило ее. Он ведь ни словом не обмолвился о своих обязательствах. Говорил только о своей вине перед ней, Мариной. «В чем вина-то?» — подумала Марина. Неясная догадка мелькнула в ее голове. Сердце заколотилось под ребрами, как после пробежки.

— Дима, — прервала она его, — что я для тебя?

— Что? — Он поднял на нее глаза. Измученные. Бесконечно грустные. У Марины все внутри перевернулось. Но она уже не могла остановиться. Лечат ведь только через боль, через боль.

— Что я для тебя? — повторила она.

Он молчал. Но глаз уже больше не отводил. Димыч всегда старался быть честным. Уже за одно это его можно было полюбить. Или вопреки этому?