— Вот и все, — проворчал Саша, поднимаясь с кровати. — Надеюсь, меня ничего снимать не заставляли?

— Ты чем слушаешь? Я же сказал — детей мы не трогаем.

— Да, — динькнул рядом звонкий голосок. — Хотя иногда хочется, особенно таких вредных, как этот твой Гошка.

— Настюха, брысь! — прошипел Сережка. — Ты же должна кабанихой заниматься!

— А чего ей заниматься, — фыркнул голосок. — Я отвела ее обратно, уронила лицом в подушку, она и дрыхнет себе! Я с Сашей, может, поговорить хочу!

— О чем, горе луковое! — начал злиться Сергей. — Ты же нас задерживаешь!

— Я быстренько, — Саша вдруг почувствовал, как к щеке прижался теплый пушистый клубочек. — Ты ведь нам поможешь, да? Спасешь? Тут так страшно, я хочу к маме, туда, на небо! Я так устала бояться!

— Я постараюсь, — прошептал мальчик, с трудом сдерживая слезы.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Саша накинул куртку и медленно приоткрыл дверь.

— Смелее, там нет никого, — подбодрил его Сережа. — А чтобы ты не терял зря времени, я буду тобой руководить.

— Эй, это не в смысле — встать, снять, попрыгать? — опасливо прошептал мальчик.

— Вот же перемкнуло! Что-то ты тупишь сегодня не по-детски. Или всегда такой был, а я не замечал?

— Пошел ты!

— Вместе пойдем. Я буду твоим штурманом, а твое дело — четко выполнять указания. Надеюсь, у тебя хватит ума не выпендриваться?

И снова Саша забыл, что общается вовсе не с обычным мальчишкой. Это — Сережка Лисицын, и все. Он помогает ему, Саше, убежать из детского дома. А по поводу остального истерить некогда.

Иначе присоединишься к этому остальному.

Штурман из Сереги получился классный. Следуя его четким указаниям — прямо десять шагов, налево два шага, дверь, здесь — тихо и осторожно, не дыша, правее, правее, стоп, полшага влево и пошел, — мальчик передвигался в хорошем темпе, сосредоточившись только на выполнении проложенного штурманом маршрута.

Он полностью отключил собственные навигационные приборы, чтобы они не мешали, подкидывая совершенно ненужные сейчас эмоции.

Но не получилось. Полностью отключиться не получилось.

Сначала воздух стал липким и мерзким, им совершенно невозможно было дышать. Бешено заколотилось вдруг сердце, лоб покрылся холодной испариной, а ноги превратились в недоваренные макаронины.

Саша пошатнулся и зашарил руками в поисках хоть какой-нибудь опоры.

— Два шага влево, — тихо проговорил Сережка. — Там стена.

— Ты… Ты куда меня привел?! — проклокотал Саша, задыхаясь.

Два шага на макаронинах — это не так просто. Но он смог, дошел и буквально прилип к стене, медленно сползая вниз.

Казалось, что он погружается в зыбкую, беспощадную трясину. Там, на дне, жадно хлюпала, поджидая очередную жертву, тьма. Она радостно хихикала, предвкушая победу. Прекрати сопротивляться, парень, ты все равно будешь моим. У тебя уже не осталось сил, а у меня их много. В этом месте я подпитываюсь злом постоянно.

Откуда-то издалека, увязая в душном тумане, доносился голос Сережки. Он кричал, звал, ругался, но разобрать слова Саша не мог. Неподъемной могильной плитой наползала апатия.

И сгущался мрак.

Но вдруг… Со всех сторон в мрак начали врезаться сгустки света, они пронзали ночь насквозь, разрывая черное полотно в лохмотья.

И мрак вдруг завыл. Беззвучно, но так страшно, так болезненно-дико, что Саша, судорожно зажав уши руками, замер на полу, продолжая видеть незрячими глазами отчаянную борьбу запертых душ за свое и его спасение.

Вот извивающиеся, сочащиеся злом черные лохмотья пытаются снова стать единым целым, но искорки не позволяют им сделать это. Их очень много, этих искорок, слишком много…

И они слишком настрадались здесь.

Через какое-то время все закончилось. Искорки растолкали мрак по углам и, слетевшись к Саше, окружили его светящимся коконом.

И вернулся воздух, успокоилось сердце, снова стали сильными ноги.

Мальчик медленно поднялся и с минуту постоял, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ощущения так же внимательно прислушались к хозяину. Взаимная проверка показала — все в норме. Можно продолжать путь.

Саша осторожно протянул руки к пляшущим вокруг него огонькам:

— Спасибо вам, ребята.

Одна из искорок опустилась на его ладонь и мальчик снова услышал хрустальный голосок маленькой Насти:

— Ты должен выжить и привести сюда помощь. Ты обещал, помнишь?

— Помню. И сделаю, — тихо, но твердо проговорил Саша. — Потому что теперь я знаю, ЧТО живет в этом месте.

— Тогда иди, оно скоро снова станет сильным, и второй раз мы можем не справиться.

Кокон распался на отдельные огоньки, они замельтешили и выстроились в сверкающую нить. Путеводную нить.

Вдоль которой и двинулся Саша.

Прямо, налево, снова налево, прямо, направо, и внезапно откуда-то потянуло свежим холодным воздухом позднего ноября.

Сверкающая нить взвихрилась, искорки в последний раз окружили мальчика и исчезли.

Но не все. Одна осталась.

— Вот и все, — тихо проговорил Сережка Лисицын. — Мы пришли.

— Куда? И… И через что мы прошли? Я там никогда не был, — комок горечи все еще мешал говорить. — Где это? Неужели в нашем доме?!

— Не совсем. Ты же знаешь, что раньше здесь была барская усадьба?

— Ну да, была. Так от нее мало что осталось, местные растащили и развалили все, что могли. Говорят, одни голые стены остались. Потом тут вроде дом отдыха собирались сделать, но слишком мало места, вот и отдали здание под детский дом. А когда здесь появилась Амалия, она на участке коттеджик для себя и дом для персонала выстроила. И что, ты хочешь сказать, что ЭТО обитает где-то там?! Но мы же не выходили из здания, я бы почувствовал свежий воздух, вот как сейчас.

— Правильно, не выходили.

— Но тогда… Слушай, я же изучил дом от подвала до чердака, был везде, кроме медблока. Не хочешь же ты сказать, что повел меня через больничку?

— Повел. Но ее мы прошли быстро, ты ничего не успел ощутить. Я, если честно, надеялся, что бункер мы так же проскочим…

— Бункер? Какой еще бункер? Нет здесь никаких бункеров, я бы знал!

— Он бы знал! — тихо проговорил Сережа. — О нем знают только эти уроды и мы… Те, кто умер там.

— А разве это происходит не в больничке?

— Нет, конечно. Вдруг все же проверка какая непредусмотренная нагрянет? Это ведь образцовый детский дом, и здесь живут счастливые дети, обожающие свою директрису. Воспитатели все добрые и ласковые, госпожа Федоренкова ночей не спит, стремясь обеспечить своим воспитанникам прекрасную сытую жизнь. Чистые светлые комнаты, довольные веселые дети, их вкусно кормят, хорошо одевают и тщательно следят за здоровьем. В больничке, то есть в медблоке, все оборудовано по высшему разряду: одноместные палаты с телевизором, одноразовая медицинская фигня, накрахмаленные простыни, чертова куча всяких лекарств, усиленное питание. И по документам все в порядке, фиг докажешь, что здесь проводят опыты, нет, здесь лечат несчастных, обиженных судьбой деток! — Сережка почти кричал. — Вот только проводить хирургические операции в условиях детского дома категорчески запрещено. И наличие в медблоке операционной хрен бы Амалия смогла объяснить. Как и холодильные установки для хранения органов, специальные контейнеры для них же и… — Он на мгновение замолчал, словно задохнувшись. — И небольшую такую, аккуратненькую серебристую емкость, похожую на отделившуюся ступень космического корабля. В верхней части емкости имеется люк, внизу — отверстие для слива. Когда содержимое емкости теряет нужную концентрацию, его сливают в специальные бочки с химзавода и везут на утилизацию на этот же химзавод. У Амалии прекрасные отношения с руководством завода, она ежемесячно отстегивает этому руководству нехилую кучу баксов, а ей взамен обеспечивают поставку и утилизацию концентрированной соляной кислоты, не спрашивая, зачем это детскому дому.