Дэн чувствовал, что Эмма на него смотрит. Он встал и пошел назад к террасе, намеренно не глядя на нее.

— Что значит — вы не были настоящей семьей? — Она подхватила длинную юбку, догоняя его.

У него мелькнула мысль просто прекратить разговор, но он понял, что где-то в глубине души не хочет этого. Когда он последний раз говорил с кем-нибудь о своем детстве? Его обычных подружек вполне устраивало то, что он считал нужным рассказать о себе или не рассказать. А у него не возникало потребности распространяться. Обед и коктейль или пара, вот и все, что требовалось, чтобы сделать первый шаг, за которым быстро следовал второй и третий.

— То и значит. Мое детство прошло отнюдь не в уютном домике в пригороде, в окружении мамы, папы, братьев, сестер и домашних любимцев. Из всего этого у меня была только мать, да и то не всегда.

— А отец?

— Я никогда его не знал.

На лице Эммы мгновенно появилось выражение сочувствия, Дэн поспешил отмахнуться от него.

— Это не важно. Мне никогда не хотелось его узнать.

Ему в тысячу раз проще рассказывать ей о своей реальной семье, чем о той, которую он хотел иметь, но потерял. В его сознании они принадлежали двум разным мирам.

— Нет, это важно. Это ужасно.

Он пожал плечами.

— А твоя мать? Вы наверняка были очень близки, раз у вас больше никого не было.

Дэн почувствовал, как губы сами собой изогнулись в циничной усмешке.

— Не особенно. Она едва ли могла бы претендовать на звание «Матери года». — Заметив, как Эмма вытаращила глаза, он поспешил объяснить. — О, черт, да она сама была почти ребенок. Наверное, ей приходилось нелегко одной с малышом. Она просто делала, что могла. Работала то там, то сям. Обычно в каком-нибудь баре. Пока я был маленьким, меня оставляли с соседкой или с кем-нибудь из ее подруг. Они постоянно менялись. А когда я подрос, стал оставаться один.

Он немного помолчал, эти несколько фраз не передавали того, что он чувствовал, оставаясь один в этом доме. Там постоянно царил холод и запах сырости. Даже летом. Ни одной приличной вещи. Готовая еда и телевизор до поздней ночи, никого не волновало, что он поздно ляжет и не выспится перед школой. Иногда мать не возвращалась всю ночь, и он начинал беспокоиться, вдруг она совсем не вернется. Что тогда будет с ним? Куда ему идти? Эта неопределенность постоянно держала его в напряжении.

— Я ничего не знала. Ты такой молодец, что смог выбраться из всего этого.

Ей вдруг стало стыдно за свои жалобы на несчастливое детство. Наверняка она казалась ему ужасной эгоисткой со своим благополучным прошлым девочки из среднего класса, со своими стенаниями по поводу того, что родители никогда не были ею довольны, тогда как Дэн рос практически сиротой.

— Да не особенно. Думаю, это сослужило мне хорошую службу. Я твердо решил, что должен вырваться, и, поступив в колледж, почти сразу нашел такую возможность. Вскоре создал свой первый бизнес, киоск по продаже кофе. Кафе в нашем кампусе никуда не годилось. Плохое обслуживание, нельзя взять кофе с собой. Вот я и заполнил этот пробел. Сначала у меня была обычная тележка, но я видел, что работает, а что нет. Развивал бизнес, посвящая ему все свободное время, вскоре заработал довольно приличные деньги. Тогда-то я по-настоящему все понял.

— Что ты понял?

Дэн посмотрел так пристально, что у Эммы участился пульс.

— Что работа — это билет куда угодно. Куда угодно. — Он улыбнулся холодной решительной улыбкой. — Я ухватился за свой успех и стал развивать его. Работая, ты можешь сам ковать свою судьбу. Поэтому работа для меня всегда на первом месте.

Так вот почему его отношения с женщинами никогда не становились ничем серьезным. Теперь Эмма понимала, почему он так держался за их соглашение. Она помогала ему в работе, являясь спутницей, на которую не нужно отвлекаться.

Значит, не существовало никаких перспектив, что ему захочется чего-то большего. Осознав это, она тяжело сглотнула.

— Когда-нибудь ты встретишь ту, которая заставит тебя отодвинуть работу на второй план. А до тех пор не сможешь понять, чего лишаешься.

Он покачал головой.

— Когда кто-то становится тебе важен, ты теряешь уверенность. И сразу начинаются проблемы. Мне просто не нужны такие сложности.

У Эммы возникло странное чувство, будто он говорит не только о своем детстве.

— Я думаю, пора возвращаться. Уже поздно.

Теперь на террасе играла более спокойная музыка, толпа гостей немного поредела. Адам с видом человека, находящегося в состоянии сильного стресса, стоял в стороне, прижимая к уху мобильник.

Дэна это не удивило. Трудно придумать более стрессовую ситуацию, чем женитьба. Родителей Эммы нигде не было видно, впрочем, хватало и одного знания, что они где-то здесь. Ледяные скульптуры в центре террасы постепенно таяли.

— Я с тобой, — сказал он.

Когда они вошли внутрь, перед ним медленно проплыло воспоминание о поцелуе. Он знал, поцелуй заставит Эмму нервничать, и сделал это нарочно, чтобы показать, кто командует парадом. Ничего другого и в мыслях не держал. Однако не учел, что почувствует, держа в руках ее стройное хрупкое тело, так не похожее на пышные формы блондинок, составлявших его обычное меню. И теперь где-то в глубине его существа шевельнулся интерес к тому, что могло бы случиться дальше. Дэн запретил себе думать об этом. Не без труда.

Его восприятие Эммы изменилось. И не только из-за поцелуя. Раньше они никогда не говорили ни о чем, не связанном с работой. Она давала ему полезные советы. Кто может претендовать на данный контракт, каковы риски, кто в ее окружении может нуждаться в его услугах. Он, со своей стороны, представлял Эмму нужным людям, рекомендовал тем, кто нуждался в консультации юриста.

На свадьбе он с единственной целью — взять ситуацию в свои руки. Показать, что это он оказывает ей любезность, а сразу после церемонии порвать с ней. План казался легко осуществимым после ее оскорбительной попытки бросить его. Прекрасный способ отыграться и избавиться от не дававшего покоя ощущения, что он позволил ей стать неотъемлемой частью своей жизни.

Но теперь вместо того, чтобы стать более определенными, отношения между ними усложнились, мысль о том, чтобы в одночасье разорвать их, уже не казалась такой привлекательной. Он торопился выжать максимум из их договоренности, так повернуть ее, чтобы избежать какого-либо сближения, совершенно не думал о том, как к нему относится Эмма, если не считать очевидной деловой выгоды, которую получала наравне с ним.

Для нее это способ облегчить себе жизнь. По ее мнению, чтобы стать «достаточно хорошей» для родителей, надо соответствовать определенному стереотипу.

Когда они поднялись к своему номеру, Эмма вдруг осознала, что рука Дэна до сих пор непринужденно обнимает ее. Вокруг не было никого, кто мог бы их увидеть. Ни родственников, ни отельной обслуги. Что это значит? Если вообще что-то значит. Интересно, казалось ли это ему таким же естественным, как ей? Эмма тут же опомнилась и одернула себя за одну лишь мысленную попытку увидеть в этом что-то особенное. Это же Дэн, мистер Две-Недели-на-Роман, собственной персоной. И даже если его рука у нее на плече что-то значит, а это не так, все закончилось бы за две недели.