Самым интересным из американских скульпторов был Уильям Стори, который с семьей и детьми обосновался в Риме и умер в Италии. Стори и Браунинги были неразлучны, пока смерть Элизабет Браунинг не заставила поэта вернуться назад в Англию. Под руководством Стори Браунинг начал лепить из глины, а Стори взялся за перо, и с удивительным успехом: его книга «Материя Рима» («Roba di Roma») — увлекательный рассказ о жителях этого города в последний период папского Рима. Стори довольно пренебрежительно описал тогдашнее американское высшее общество: «Низкие люди, снедаемые завистью, погрязшие в интригах и сплетнях», что же до американского посольства, то он назвал его «оскалом дипломатических кругов». Но международная художественная среда, в которой вращались они с женой, если верить ему, жила как в прекрасной Аркадии и была совершенно счастлива, просиживая за разговорами в «Кафе Греко», снимая за бесценок апартаменты во дворцах и выбирая себе натурщиков из толпы итальянцев, одетых в национальные костюмы разных областей, которые целыми днями принимали живописные позы на Испанской лестнице. Это был такой джентльменский и преимущественно англосаксонский Монмартр; при этом у всякого здесь хватило бы денег, чтобы летом уехать из Рима в горы.

Среди допущенных в дружественный американский круг, описанный Стори, был Ганс Христиан Андерсен, который, что, возможно, не всем известно, начал свой путь к славе именно в Риме. В первый раз он приехал сюда в 1834 году бедным молодым человеком по довольно скудной государственной стипендии, в самом скверном расположении духа, будучи не в ладах с жизнью. Как и всякого приезжего протестанта, Рим привел его в восхищение и в то же время смутно встревожил. Он опасался монахов, подозрительно относился к монахиням, а братство иезуитов казалось ему сатанинским. Есть свидетельства, что когда во время торжественной церемонии в соборе Святого Петра тысячи собравшихся опустились на колени при появлении папы, одинокий прямой Ганс Христиан Андерсен напоминал стойкого оловянного солдатика.

Однако он впитал атмосферу Рима и уже дома написал роман «Импровизатор», который и сейчас можно читать. Во всяком случае это книга гораздо менее манерная, чем «Мраморный фавн». Она сразу же стала пользоваться большим успехом в Дании, выдержала несколько изданий и была переведена на другие языки; так Ганс Христиан Андерсен впервые вкусил успеха. Он вернулся в Рим позже, выдающимся писателем, но, кажется, весьма неудачно провел здесь время. Была зима, и он заболел. По городу гуляла инфекция, а он был опечален, как, впрочем, и весь Рим, трагическим концом двадцатидвухлетней принцессы Гвендолен Боргезе, дочери шестнадцатого графа Шрусбери, которая скоропостижно умерла от скарлатины и которую проводили в последний путь ее малолетние дети. Бедный Андерсен встретил Рождество один в своем жилище, его праздничный ужин состоял из винограда, правда, биограф не указывает, где он раздобыл виноград в декабре.

Примерно в это же время он посетил детский праздник, который устроили Уильям Стори и его жена. Браунинг тоже присутствовал. Ганс Христиан Андерсен прочитал детям «Гадкого утенка», а Браунинг — «Лошадку в яблоках», они со смехом промаршировали по апартаментам Стори, которые в то время представляли собой череду пустых комнат на втором этаже палаццо Барберини. Генри Джеймс, издавший письма Стори, говорит, что Андерсену дети часто дарили увечных деревянных солдатиков, сломанных кукол и другие сокровища, и этих реликвий он никогда не выбрасывал, а носил их с собой в сумке. Можно себе представить, какие лица были у таможенников, когда этот меланхоличный датчанин предъявлял для досмотра свой багаж!

Браунинг рассказал Стори странную историю о Теннисоне. Прибыв во Флоренцию по пути в Рим, Теннисон, который очень много курил, так расстроился, не сумев достать табака определенного сорта, что отказался от поездки в Рим и вернулся в Англию.

Именно в Риме Теккерей начал рисовать забавные маленькие картинки для знакомых детей, в том числе для Эдит Стори. Из этих-то картинок потом получилась «Роза и кольцо». Какие это были восхитительные дни в палаццо Барберини, когда Эдит выздоравливала после болезни, и приехал Теккерей, и сидел у ее постели, и показывал ей картинки, рассказывая еще не написанную историю!

Чуть позже из Америки приехал Мэрион Кроуфорд, сын Томаса Кроуфорда, скульптора, ученика Торвальдсена. Отца помнят по огромному количеству статуй и бюстов, в том числе конной статуе Вашингтона в Ричмонде, Вирджиния, и колоссальной статуе Свободы в Вашингтоне; а сын известен не меньшим количеством популярных романов, в которых действие развивается на фоне Италии вообще и Рима в частности, из которых больше других известен, вероятно, «Роман папиросницы».

Сидя сейчас на Виа Венето среди киноактеров и киноактрис, магнатов, чиновников Организации экономического сотрудничества, сенаторов и конгрессменов, работников информационной службы Соединенных Штатов, сотрудников Торговой палаты США и других организаций, видя на углу дворец, в котором размещается американское посольство, и повсюду натыкаясь на газетные киоски с американскими газетами и журналами, поневоле задумываешься: интересно, что бы из всего этого сделали Стори и Готорн. Большая часть современного Рима удивила бы их, но, думаю, более всего — часть города, простирающаяся у ворот Пинчьо, которую их соотечественники полностью присвоили. У этого места свой, ярко выраженный характер, который распространяется и на боковые улицы, где вы найдете американские закусочные и американские рестораны, специализирующиеся на сэндвичах, цыплятах по-мерилендски, яблочном пироге, консервированных персиках, гамбургерах и кофе американо. Эти ненавистники колониализма создали, по сути дела, чистой воды колонию, где чувствуют себя как дома и где они всегда могут укрыться, как в крепости, после набегов на чужие земли! В американизме этой части Рима есть что-то захватывающее, в своем роде имперское. Civis Americanus sum…[32]

Я часто думал, сидя под синим зонтиком на Виа Вене-то, сколько же на самом деле ликов у Рима. Есть Рим церковный, Рим дипломатический, Рим археологический, Рим художников, Рим деловых людей, Рим туристов; и повседневный Рим, в котором большинство людей зарабатывают себе на жизнь. Даже Рим приезжего распадается на разные города. Например, я встретил человека, который писал трактат о terra sigillata[33]I века, и все, что происходило до Августа или после Траяна, для него просто не существовало. Я подумал, что ему можно только позавидовать — он четко и аккуратно выделил для себя свой сектор Рима. Еще я встречал пожилого американского священника, методично исполняющего задачу своей жизни — обойти все церкви Рима; каждое утро он вставал и, взяв с собой свое удостоверение священника и свой «список достопримечательностей», шел служить мессу в очередную церковь.

Еще был у меня знакомый архитектор, для которого Рим представлял собой всего лишь серию возвышенностей, дверных и оконных проемов. Как же жаль несчастного, сбитого с толку туриста, который, оказавшись втянутым в этот водоворот истории на два-три дня, должен освоить за это время события нескольких тысяч лет!