Во время пасхальных праздников, 25 марта, он отправился в путешествие автостопом в компании Питера Хогга, который был орнитологом-любителем, и мальчика постарше Джорджа Маклюра. По пути из Гилдфорда в Норфолк им пришлось провести ночь в общежитии для рабочих, что не смутило равнодушного к роскоши и комфорту Алана (хотя и возмутило его мать). В другой раз Алан изумил своих товарищей, отказавшись от того, чтобы его подвезли, и сказав, что прогулка в одиночестве пойдет ему на пользу. Более того, в течение пяти дней он жил вместе с кадетским корпусом в бараках Найтсбриджа, оттачивая свою строевую подготовку и тактику. Этот случай поразил Джона, который вдруг обнаружил, с каким непривычным воодушевлением его младший брат теперь облачается в военную форму. Возможно, истинным интересом Алана была столь редкая возможность общения с мужчинами, которые не являлись частью изолированного мира верхнего среднего класса.

Дэвид Харрис стал «фагом» Алана и вскоре обнаружил, что его покровитель всегда действовал из лучших побуждений, но был при этом страшно рассеянным. Одним из нововведений Боухи стало разрешение старшим ученикам приглашать товарищей из другого «дома» на чай в воскресный день, и порой Харрису приходилось готовить гренки с тушеными бобами для них, когда у его покровителя не было на это времени. Тогда Алан достиг высшей точки привилегированного положения в школьном обществе. Он продолжил заниматься рисованием, разделив свой интерес с Виктором и обнаружив в себе настоящие задатки художника. Вместе с другом он обсуждал значение перспективы и геометрии линий в рисунке. В июле Алан даже отправил свой рисунок карандашом, изображающий Вестминстерское аббатство, на конкурс художественной школы, а после подарил Питеру Хоггу. (Надо заметить, что акварельная работа Виктора заняла почетное место на конкурсе). Кроме всего прочего, старший ученик А. М. Тьюринг, сержант кадетских корпусов, член общества «Дафферс» собрал целую вереницу наград и субсидию студента кембриджского университета в размере пятидесяти фунтов годовых от Шерборнской школы. Более того, он был награжден золотой медалью имени короля Эдварда VI за достижения в области математики. На Дне поминовения ему выразили лишь скромную благодарность за успехи, в то время как в школьном журнале отметили все его заслуги и награды. В списке стипендиатов значились: Дж. К. Лоус, который все это время оказывал неоценимую помощь директору школы, человек невероятного духа, всегда приветливый и радостный, олицутворяющий собой настоящего шерборнца. Следующая стипендия в области математики присуждается А. М. Тьюрингу, одному из самых выдающихся учеников в своей сфере, которые были приняты за последнее время.

О’Хэнлон отметил присуждение стипендии Алану, как «невероятно успешное завершение» «одного из самых интересных примеров академической карьеры ученика со своими взлетами и падениями», и выразил ему благодарность за «чрезвычайно преданное служение школе».

Лишь немногие из новоприбывших студентов смогли переступить порог Кингз-Колледжа без трепета, вызванного великолепием убранств его помещений. Вместе с тем поступление в Кембриджский университет еще не означало переход в полностью новый мир, поскольку университет во многом походил на большую версию частной школы без присущей ей жестокости в воспитании, но вместе с тем со многими унаследованными установками и положениями. Любому, кто знал о тех неуловимых связях между «домом» и школой, не составило бы труда разобраться с системой отношений между университетом и колледжем. Объявление комендантского часа в одиннадцать часов вечера, обязательное ношение ночной рубашки после заката, запрет на посещения представителями другого пола без положенного сопровождения, — со всеми этими правилами студенты ознакомились еще в школе. Но сейчас свобода заключалась в том, что теперь они могли выпивать, курить, и проводить свободное время по собственному усмотрению.

Устройство Кембриджского университета в чем-то напоминало пережиток феодальной системы. Большинство новоприбывших студентов оканчивали частные школы, и тому самому меньшинству выходцев из нижнего слоя среднего класса, которые закончили классические средние школы и все же получили стипендии на обучение в университете, приходилось привыкать к особым отношениям и различию между «джентльменами» и «подданными».

Как и в случае с частными школами, существовал ряд старинных университетов страны, в задачи которых входило не надлежащее классическое образование студентов, а укрепление их положения в обществе, и для студентов, не обладающих академическим складом ума, были введены курсы географии и управления недвижимостью. Но еще в двадцатых годах студенческим забавам с нарушением устава университета, стягиванию штанов и погромам комнат отличившихся студентов был положен конец. Тридцатые годы пришли вместе с охватившей общество депрессией, настало серьезное время для изменений. Но всеобщие настроения не могли проникнуть в единственный оплот свободы — личную комнату студента. В Кембриджском университете все двери комнат были двойными. Существовало негласное правило закрывать наружную дверь, показывая этим, что хозяин комнаты занят. Наконец Алан мог уединиться со своей работой, мыслями или печалью — ведь он так и не оправился от горя — когда ему было угодно. Он мог устраивать любой беспорядок в своей комнате, пока это не выходило за рамки приличия в глазах слуг колледжа. Миссис Тьюринг могла бы прийти в ужас и отругать сына, если бы только могла видеть его достаточно рискованный метод разогревания еды на открытой конфорке в комнате. Но визиты родителей были редкими, а после первого года обучения Алан видел родителей только во время коротких визитов в Гилдфорде. Так, он все же обрел столь желаемую независимость и покой.

Тем не менее в университете проводились лекции лучших профессионалов в своей области, и в Кембриджском университете по традиции весь курс математики состоял из лекций, которые в сущности повторяли материал классических учебников. Одним из лекторов выступал Г. Г. Харди, выдающийся математик своего времени. До 1931 года он занимал пост профессора математики в Оксфордском университете, после чего перешел в Кембриджский университет, где был назначен главой кафедры Садлериана.

Теперь Алан находился в самом центре научной жизни, где Харди и Эддингтон были не просто именами на учебнике, как это было в школе. Все студенты курса математики «Tripos» разделялись на две группы в зависимости от выбранного учебного плана. Студенты первой группы по завершению обучения получали степень бакалавра по программе двух этапов: первый этап обучения заканчивался через год обучения, а второй еще через два. Вторая группа студентов проходили ту же программу обучения, после которой им предлагалось сдать дополнительные курсы (от пяти до шести различных предметов) по повышению профессиональной квалификации. Такая система была очень запутанной и обременительной, поэтому вскоре она была изменена, и программа обучения для второй группы была упразднена, вместо нее студенты получали возможность выбрать третий этап обучения. Студент Алан Тьюринг воспользовался этой возможностью и пропустил первый этап обучения, который казался больше пережитком времени, приступив ко второму этапу и оставив третий год для подготовки к экзаменам третьего этапа обучения.

Ожидалось, что стипендиаты выберут вторую группу, и Алан в полном смысле слова был среди них, одним из тех, кто был готов вступить в иной мир, в котором социальное положение, деньги и политика не имели значения. В этом мире Гаусс и Ньютон, отпрыски фермеров, могли достичь невероятных высот. Дэвид Гильберт, выдающийся математик начала века выразил это в следующих словах: «Математика не интересуется расовой принадлежностью человека… для нее вся мировая культура представляет собой единую страну», — и стоит заметить, что он не имел в виду банальность, поскольку говорил от лица немецкой делегации на заседании международного конгресса в 1928 году. Немцы были исключены в 1924 году, и в 1928 году многие отказались появиться на конгрессе.