Ужин был, с ее точки зрения, без особых изысков. Суп, сыр, зелень, хлеб и оленина. Брунгильде принесли суп в горшочке, и она растерянно замерла, не понимая, что ей делать. Король подал пример, и начал с аппетитом прихлебывать, заедая хлебом и укропом. Принцесса кивнула старой служанке, и та опрометью бросилась в ее комнату, и принесла две серебряных ложки.

— Мой король, позвольте преподнести вам подарок, — произнесла Брунгильда, подав ему одну из них.

— Я уже видел такие, в своих южных владениях, — кивнул король. — Знать из галлов ест ими. Я в походах много времени провожу, там не до роскоши. Воины надо мной смеяться будут.

— Но вы сейчас не в походе, мой государь, — спокойно сказала Брунгильда, и начала чинно есть суп ложкой, заедая хлебом, который отламывала маленькими кусочками.

Сигиберт, который с любопытством смотрел на нее, взял ложку, и мужественно доел суп.

— На какой день вы назначили свадьбу, мой король? — спросила Брунгильда, когда служанка убрала горшок, из которого принцесса съела половину.

— Через месяц, — ответил Сигиберт. — Королевство большое, все должны успеть добраться.

— Я взяла на себя смелость, и пригласила на нашу свадьбу Венанция Фортуната, лучшего поэта Италии.

— Поэт? — удивился Сигиберт. — Зачем это? Мой братец Хильперик пишет какие-то стишки на латыни, и он самый мерзкий человек из всех, кого я знаю. Этот Венанций такой же негодяй?

— Это очень достойный человек, — спокойно ответила Брунгильда. — Венанций напишет стихи в нашу честь, и эта свадьба останется в веках. Мы должны поразить всех. Вот как у вас обычно свадьбы проходят?

— Да как? — Сигиберт задумался, и вертел в руках пустой кубок. — Зовут близкую родню. Сначала венчание под священным деревом, хотя многие и без этого обходятся. Потом нажрутся все, напьются, как свиньи и песни орать будут. Потом какой-нибудь воин начинает рассказывать, как он в одном бою сотню врагов зарубил, а его вруном назовут. Ну, потом из-за этого драка начинается. Если повезет, то кто-нибудь до смерти упьется. Это хорошо. Это значит, что хозяева были щедры и от души всех угостили. В общем, на свадьбах у нас бывает очень весело.

— Я еще пригласила музыкантов. Они приехали со мной из Испании, — сказала принцесса, делая маленький глоток из кубка.

— Да у тебя серьезные планы, как я посмотрю, — Сигиберт был озадачен.

— Да, мой король, — согласилась невеста. — Мы круто поменяем жизнь в этом захолустье. Я хотела бы выслушать того, кто готовит наше торжество. Возможно, я попрошу его что-нибудь поменять. Хотя, скорее всего, я попрошу его поменять абсолютно все. И, да, повара я тоже привезла с собой.

* * *

Месяцем позже

Фредегонда увязалась на свадьбу короля Австразии вместе с Хильпериком. Она еще никогда не уезжала так далеко от дома. Откровенно говоря, ее жизнь крутилась на крошечном пятачке земли, как и у многих людей того времени. Она ехала в повозке со слугами, которых король вез с собой два десятка человек. Вместе с ними ехало несколько герцогов и графов, и у каждого из них тоже была своя небольшая свита.

Фредегонда с любопытством крутила головой по сторонам, оглядывая поля, пастбища и деревни, через которые они проезжали. Караван был в пути уже две недели, когда впереди показался гигантский римский акведук, который шел к городу. Слуги короля, многие из которых никогда не покидали места, где родились, с раскрытым ртом смотрели на чудовищное сооружение, конец которого уходил куда-то за горизонт. Но все же, славный город Мец можно было назвать провинциальной дырой по сравнению с южными городами, где от римского наследия уцелело куда больше. После набега гуннов сотню лет назад город построили практически заново, и он даже близко не был похож на старый добрый Диводурум, тем более, что занимал едва ли четверть от него. Городские стены с деревянными башнями, что его окружали, и были тем самым римским наследием, которое постепенно превращалось в каменоломню. Величественные руины разбирали на кирпич, а то, что разобрать не смогли, постепенно зарастало кустарником и травой, превращаясь в пастбища.

Их разместили на вилле в пригороде, и Хильперик тут же поскакал в столицу, чтобы пообщаться с братьями и епископами, которых тоже прибыл не один десяток. По слухам, вестготская принцесса приняла православие, что было событием из ряда вон. Арианство признавалось тягчайшей ересью, и местное духовенство ощутило такой религиозный экстаз, словно каждый из них лично поразил змия, подобно святому Георгию.

До свадебного пира оставалось три дня, и Фредегонда не теряла времени даром. Ее глаза и уши впитывали все, что происходило вокруг, давая пищу для ее острого ума.

* * *

Ничего подобного королевства франков еще не видели. Брунгильда, и впрямь, поменяла все, что готовил сенешаль. Старый управляющий дворцовым хозяйством пережил несколько сердечных приступов, и непрерывно бегал жаловаться королю. Но тот, внимательно выслушав его стенания, оставлял распоряжения королевы без изменений. Они уже были повенчаны епископом Меца, а свадебный пир был лишь демонстрацией власти, богатства и тех изменений, что будут происходить в королевстве. Прежде всего, Брунгильда утроила расходы, а на возражения казначея Харегизела отвечала, скромно потупив взор, что если у короля есть стеснение в средствах, то она оплатит свадьбу из собственного кармана. Надо ли говорить, что деньги немедленно нашлись, несмотря на сердечный приступ теперь уже у казначея.

Сигиберт, у которого вскипал мозг от количества блюд, порядка их подачи, рассадки гостей, сервировки стола и прочих мелочей, отдавал должное своей жене, которая вела подготовку к торжеству железной рукой. Казначей, выбившийся из низов на высшую должность благодаря недюжинным способностям, тоже признавал хватку молодой королевы, которая проверяла и пересчитывала все, что было предназначено для торжества.

Месяц пролетел в бесконечных хлопотах, и, как это всегда бывает перед свадьбой, не хватало одного дня. Но, это уж как водится. И вот тот самый день наступил.

* * *

Брунгильда в белом платье из шелка и массивном золотом ожерелье сидела рядом с Сигибертом, который чувствовал себя очень неуютно. Если Брунгильда была в свободном одеянии по имперскому образцу, то он был в расшитой франкской тунике, украшенной золоченой тесьмой по краям и в вырезах. На обоих новобрачных были плащи с пурпурной отделкой, что обошлись немыслимые деньги. Впрочем, недешево обошлось и шелковое платье, которое стоило чуть дороже, чем его вес в золоте. Лицо невесты по германскому обычаю закрывала фата[47]. Пальцы королевской четы были унизаны перстнями, что приводило сурового и неприхотливого Сигиберта в тихое бешенство. Но он, будучи человеком трезвым, полностью