Главная проблема, как он сформулировал ее генералам, заключалась в том, чтобы найти возможность замедлить распространение заразной болезни до начала массового производства вакцины. Поскольку инфекция передается от человека человеку через сети социальных контактов, рассуждал Ричард, нужно изыскать способы эти сети разорвать. Проще всего это сделать, физически изолировав людей друг от друга. «Повышение действующей нормы социального дистанцирования как основа стратегии» — так он назвал свой доклад. Термин «социальная дистанция» ранее использовался антропологами для обозначения степени родственной близости, но ему это тогда было невдомек, и он искренне считал себя отцом-изобретателем этого словосочетания. («Да и в отглагольную форму, полагаю, не я его первым перевел», — говорил он позже.) Не сознавал он, видимо, и того, что дает новую жизнь давно умершей идее: помимо изолирования больных разобщать здоровых, чтобы замедлить распространение болезни до появления действенных лекарств. «Я же врач приемного отделения скорой, — сказал он. — Откуда мне было знать, что всё это уже обсуждалось и умные люди пришли к выводу, что в 1918 году всю эту хрень испробовали — и она не сработала. Вот я ничего и не отвергал. Что сумел, то и придумал».

Когда в конце 2005 года на него вышел Раджив Венкайя, Ричард уже руководил программой изучения и лечения лучевой болезни в Национальных институтах здравоохранения. Возглавил он ее по просьбе человека из Белого дома, отвечавшего за выработку комплекса медицинских контрмер на случай ядерной войны, однако и сам чувствовал, что эта работа может принести еще и реальную пользу в плане поиска средств лечения онкологических заболеваний. Действительно, если найти средство защиты от лучевой болезни, значит, с его помощью получится защитить ткани от разрушения и при лучевой терапии, которую тогда можно будет шире и безопаснее применять для выжигания раковых клеток. «Вероятность взрыва ядерной бомбы в американском городе я считал почти нулевой, — сказал Ричард. — За это дело я взялся, чтобы проработать другую угрозу, в которую тоже ничуть не верил. Но тут я мог, по крайней мере, рассчитывать на то, что мне удастся разработать некие продукты, которые, возможно, окажутся ценными и в более широком смысле».

Как и Раджив, Ричард считал, что правительство США уделяет слишком много внимания антропогенным угрозам и слишком мало — угрозам природного характера. Точно так же он считал неизбежным появление нового штамма вируса гриппа или иной респираторной инфекции, представляющей пандемическую угрозу. Поэтому, получив приглашение Раджива присоединиться к разработке общенационального плана на случай пандемии, он сразу же загорелся этой идеей. Чего нельзя было сказать о работодателе Ричарда. Национальные институты здравоохранения ни в какую не хотели его отпускать. «Мои просьбы отпустить его вызвали некоторое недовольство, — вспоминал Раджив. — Пришлось уговаривать самого Тони Фаучи[15], чтобы получить разрешение».

С остальными шестью приглашенными во вновь создаваемую команду под крылом Белого дома Раджив лично знаком не был. Он просто разослал в соответствующие ведомства запросы на откомандирование под его начало лиц со следующим набором качеств: быстрая обучаемость; умение работать в команде; хорошая репутация у руководства. Главное же, ввиду необычности предстоящей задачи, он просил для себя людей с «нестандартным мышлением». Вскоре команда была в сборе. Госдеп прислал того, кто должен был подумать над координацией действий с иностранными правительствами — дабы выявлять и сдерживать новые вирусы до их попадания на территорию США. Минюст — человека, способного спланировать стратегию принуждения к соблюдению вырабатываемых мер силами правоохранительных и судебных органов. И так далее. Все эти люди оказались вполне определенного «вашингтонского» типа. Смекалистые. Вышколенные. Прекрасно ориентирующиеся во внутренних хитросплетениях работы на уровне федерального правительства. Опытные верстальщики национальной политики. Все как один — «свои» для аппарата Белого дома. Даже Ричард Хэтчет к тому времени успел сделаться таковым. Лишь Министерство по делам ветеранов прислало «белую ворону». Раджив счел, что ему нужен человек из этого ведомства — по той причине, что сеть ветеранских госпиталей была самой крупной и разветвленной сетью стационаров в стране, а в период пандемии может пригодиться и ее коечный фонд, и возможности по централизованному сбору данных о происходящем на местах во всех штатах. Так вот: Министерство по делам ветеранов прислало ему не политика или аппаратчика в духе вашингтонской культуры, и не специалиста по пандемиям, и не любителя покрасоваться в костюме и при галстуке, а простого врача из Атланты по имени Картер Мехшер. И вышло так, что именно его приглашение всё, по сути, и изменило.

* * *

Картер Мехшер всю жизнь хотел лишь одного — быть врачом, — но мир упорно пытался найти ему другое применение. Родом он был из Чикаго, из многодетной пролетарской семьи. Отец его даже среднюю школу не окончил, но и карьеру автослесаря-кузовщика сделал блестящую, и родителем был образцовым. Мехшер-старший учил детей решать проблемы так, как сам он рихтует кузова, — со стальной решимостью. «Что под силу любому клепаному тупице, то под силу и тебе», — любил повторять он. То же самое он ответил и Картеру, когда сын поинтересовался у отца, получится ли у него выучиться на врача.

Картер любил в отце его способность гнуть сталь по своему разумению, вытягивать и выколачивать из нее что угодно — и унаследовал этот отцовский дар. Лишь работая руками, Картер полностью сосредоточивался; без дела для рук его мысли тут же разбегались врассыпную. «Похоже, у меня СДВГ[16], — говорил он. — Или что-то в этом роде. Места себе не нахожу, клепать-колотить». Ко времени поступления в колледж он настолько свыкся со своей неспособностью уделять внимание тому, что происходит в классе, из-за блуждания мыслей по воле собственных прихотей, что записывал за профессорами только названия книг, которые они упоминали, чтобы позже осилить их самостоятельно. Но случались, однако, исключения. Стоило мыслям Картера зациклиться на конкретной проблеме, он от нее более не отступался, пока не решит, — точь-в-точь как бывало при переборке стукнувшего двигателя в отцовском гараже. Вот тогда он и представал в наилучшем виде и просто становился самим собой.

Неспособность фокусировать внимание на чем-либо кроме того, что свербит у тебя в мозгу, может показаться не самой многообещающей чертой студента-медика. Но вот тут-то (по сути, методом исключения) Картер и нашел свое призвание — реаниматологию. Почти всем его сокурсникам, попавшим в блок интенсивной терапии, первые часы было не по себе, да что говорить — их там просто трясло. Те из реанимируемых, кого удавалось вернуть к жизни, часто страдали посттравматическим стрессовым расстройством. Именно в реанимации чаще всего давали о себе знать скрытые страхи студентов-медиков. Сидишь долго-долго без дела, слушаешь тихое и размеренное попискивание аппаратуры на фоне глухого фонового гудения моторов — и вдруг: бум! мигание ламп, визг сигнализации, кто-то гибнет. Синий код: клиническая смерть. Нельзя больше терять ни мгновения на наблюдение, ожидание, предвосхищение проблем. Все твои мысли и действия вдруг оказываются строго на грани между жизнью и смертью.