где есть разум, есть и речь, – сказал Эзариэль. – Возможно, речь всегда следует за даром разума.

– До сих пор мы находили его, – сказал я, – но в других мирах его может и не быть. Похоже, здесь разум подразумевает и речь.

Мы последовали за ним к дому, к которому он нас манил. Он подошел к нему и коснулся пальцем ручки во внешней стене. Сразу же поднялся полог, образовав проем. Он пригласил нас войти. Мы последовали за ним в куполообразный зал, тщательно и основательно обитый густым мехом. Дверь по форме напоминала раскрывающийся цветок, как и окна, которые были искусно и богато окрашены в разные оттенки. В центре находился низкий металлический столб (по-видимому, из латуни), поддерживающий большую плиту. На ней, сразу после входа, наш проводник зажег огонь, над которым он делал различные знаки и жесты в нашу сторону.

– Вероятно, – сказал Эзариэль, – это их способ приветствия. Все кажется приспособленным противодействовать холоду, и, возможно, зажигание этого огня – символ приветствия. Давайте подражать ему.

Мы так и сделали, и также сделали знаки приветствия рядом с костром. Затем он открыл другую маленькую дверь, расположенную неподалеку, и вскоре привел с собой еще одного марсианина, женщину, одетую по-другому, но тоже в длинное струящееся одеяние, похожее на мех, с еще большим количеством металлических украшений. Ее взгляд был мягче и нежнее, чем у ее величественного мужа, и она явно боялась нас больше – действительно, увидев нас она отпрянула назад, но после некоторого промедления она тоже подошла к огню и сделала над ним знаки, как и ее муж.

Затем она удалилась и вскоре принесла нам хрустальную вазу, полную фруктов. Она держала их над огнем и довольно робко подала нам теплыми. Они были с удовольствием съедены – теплые и ароматные.

– Видишь, все же, – сказал Эзариэль, – символ огня важен. Они приветствуют нас теплом. Очевидно, что в этом мире холод считается величайшим из зол.

После еды мы немного посовещались, что нам лучше сделать, Эзариэль предложил, чтобы он и Арауниэль уединились в тихом лесном районе или на Ледяном острове, а я, пользуясь своим земным опытом, постарался овладеть марсианским языком и остаться среди людей. Странно сказать, но оба моих спутника очень боялись марсиан, и поскольку было понятно, что мы должны сохранять строгое инкогнито, мы согласились, что мне лучше путешествовать одному, пока они изучают практически бесконечные природные сокровища вокруг.

Когда мы обсуждали наши проекты, неожиданно вошел почтенный и величественный на вид марсианин. Он был такого же роста, как и его товарищ, то есть около девяти футов в высоту, но серьезный и явно пожилой. Его лицо было задумчивым, и он имел вид властного человека. На шее у него висела большая цепь с серебряным символом в виде двух треугольников. На цепи я заметил некоторые из известных букв небесного алфавита. Это меня обрадовало. Я сразу увидел, что здесь есть человек, с которым можно общаться. Поприветствовав нас, что он сделал торжественно и с жестами явно религиозного характера, он, казалось, принимал нас как сотворённых одним и тем же Создателем.

Меня осенила мысль о способе коммуникации. Я достал из жилета планшет и написал на нем иероглифами символы, выражающие мое происхождение. С некоторым трудом и жестикуляцией я заставил его понять наши символы, которые выражали предложение: "Мы, Алериэль, Арауниэль и Эзариэль, прибыли на эфирном корабле с прекрасной планеты возле Солнца". Когда он понял, что я написал, он что-то сказал другому марсианину, который выразил большое удивление и изумление. Затем, сделав небольшую паузу, как бы в раздумье, он достал из складок своего халата коробку, из которой вынул лист похожей на ткань материи, на котором крупными и грубыми буквами начертал систему небесных рисунков, не такую, как наша, но достаточно похожую на нее, чтобы быть понятной нам:

"Добро пожаловать в наш марсианский мир. Не раскрывайте, кто вы, или что вы прибыли с планеты рядом с Солнцем, во имя Бога." Это подтвердило наше решение сохранить инкогнито. Было очевидно, что если наша природа будет раскрыта, то это будет опасно для других, если не для нас самих. Поэтому я символически выразил согласие, как и два моих товарища.

Затем я написал иероглифами:

"Я хочу выучить ваш марсианский язык".

Здесь возникла трудность, поскольку их языковые символы, очевидно, отличались от наших. Но жестом я показал им, что имею в виду, и он тут же написал:

"Приходите ко мне домой, и я научу вас".

Затем он сделал несколько знаков женщине, которая вышла через другую дверь и вскоре вернулась с халатом гораздо меньшего размера, чем ее собственный (который, вероятно, принадлежал одному из ее детей). Она накинула его на меня, а на голову накинула капюшон, похожий на мех.

Наступал вечер. Солнечный свет перестал пробиваться сквозь насыщенные цвета витражей. Ясное небо украшали звезды в тех же созвездиях, которые вы так хорошо знаете – ведь звездный небосвод одинаков для всей Солнечной системы. Даже расстояния между нами и Нептуном недостаточно для серьезного смещения в созвездиях. Южный Крест, Орион и Сириус, как и на Земле, сверкали в темноте, а румяные деревья стали темно-малиновыми, а в тенистых местах почти черными.

Мы прошли по лесной тропинке, где во мраке вырисовывалось множество странных форм. В конце концов мы достигли небольшого холма, покрытого скалами, под одной из которых, приютившись в углу, стоял куполообразный дом, подобный тому, который мы покинули. Мой проводник провел меня внутрь. Там была такая же комната, как и другие, украшенная многими тысячами символов, написанных на стенах и крыше.

Глава IV. Марсианский наставник

Сегодня утром я приступил к изучению марсианского языка. Написание картинок не составило труда, так как символы были в принципе те же, что и у нас, основанные, на геометрии, или естественного символизма, который должен быть почти универсальным. Круг означал пространство, точка – единство, несколько точек – числа, равные линии – равенство, скрещенные линии – сложение, надпись на картинке означало изображенную вещь. Это был тот же самый символизм, который лежал в основе человеческой письменности в египетских иероглифах или в древнекитайском языке, малая часть которого до сих пор хранится у вас в математических и масонских символах. Это был язык не какого-то конкретного мира, а вселенной, тем не менее, в нем присутствовали местные символы для идей, принадлежащих этому марсианскому миру. Их я должен был выучить, но мой инструктор вскоре ввел меня в курс дела, объясняя их с помощью общих символов.

Когда я