Зенон (ок. 490–430 до н. э.) родом из Элеи, по одной из версий, был приемным сыном Парменида. Высокий и миловидный, он обладал исключительными достоинствами и в философии, и в политической жизни. Посещал Афины, где давал уроки Периклу, но предпочел великолепию Афин свой родной город. Зенон отличался презрением к сильным мира и на склоне лет организовал политический заговор против элейского тирана. Потерпев неудачу, был схвачен и подвергнут пытке на колесе, но не выдал своих сообщников, а оклеветал как предателей верных тирану людей, чтобы оставить последнего в одиночестве. Потом, согласно одной из легенд, когда Зенон сказал, что должен сообщить тирану на ухо нечто важное, и был допущен к нему, то укусил тирана за ухо (по другой версии – за нос) и не отпускал до тех пор, пока не был заколот.

В другой легенде говорится, что Зенона бросили в ступу и искромсали. Рассказывали также, что на допросе он откусил себе язык и выплюнул его в лицо тирану. Это так подействовало на граждан, что они тотчас побили тирана камнями. Подвергнутый пыткам, Зенон оставался нечувствительным к страданиям, удостоверяя истинность своего ответа на вопрос, что дает философия: «Презрение к смерти». Зенону принадлежит изречение: «Легче окунуть в воду мех, наполненный воздухом, чем заставить силой какого-либо хорошего человека совершить что-нибудь вопреки его воле».

Из многочисленных трудов Зенона («Споры», «Против философов», «О природе», «Толкование стихов Эмпедокла») сохранилось лишь несколько фрагментов. Его труд «О природе», написанный прозой в форме вопросов и ответов, послужил образцом изложения философских взглядов в виде диалога многим мыслителям античности.

Зенон стал известен прежде всего своей полемикой с противниками учения Парменида – и он прославился своими апориями[61] против множественности и движения бытия. Так же как и Парменид, он исходил из того, что истинное бытие является неделимым, неподвижным и не познаваемым чувствами. Он стремился доказать, что допущение существования множественности и движения приводит к абсурдным выводам, потому что в понятиях движения и множественности заложены неразрешимые логические противоречия. Из более чем сорока доказательств, подтверждающих истинность учения Парменида о бытии, до нашего времени дошло всего девять. Разберем некоторые из них.

По словам Аристотеля, Зенон был изобретателем диалектики как искусства размышления и спора. Основной метод его рассуждений – доказательство от противного, которое по сей день применяется в теории аргументации.

Например, отстаивая утверждение, что бытие неделимо и оно одно, Зенон сначала соглашался с противоположным мнением, опирающимся на очевидные чувственные данные, что бытие множественно. Затем, сопоставив два суждения (бытие одно и бытие многое), он доказывал абсурдность (в других случаях – противоречивость) суждения о бытии как о многом, что позволяло ему признать истинным первое суждение. Допустим, что бытие не является единым, что оно не одно, а бесконечно делимо и что есть только многое. Но что такое многое? – То, что составляется из одного, из многих единиц. Значит, многого без одного быть не может. И раз нет одного, то и многое не существует. Абсурдно отрицать единое несуществующим многим. Следовательно, бытие одно.

В комментариях к «Физике» Аристотеля Симпликий приводит апорию «Просяное зерно». Зенон задал софисту Протагору вопрос, издает ли шум при падении одно просяное зернышко или одна десятитысячная часть зернышка, и получил ответ, что не издает. А мешок просяных зерен издает ли шум при падении или нет? И когда тот ответил, что мешок издает шум, Зенон спросил, а нет ли пропорции между мешком просяных зерен и одним зернышком или десятитысячной частью одного зернышка. Протагор сказал, что есть. Зенон вновь задал вопрос, не относятся ли между собой их шумы в той же пропорции. И делает вывод, раз это так, то, если шумит мешок проса, должно шуметь и одно просяное зернышко, и одна десятитысячная часть зернышка[62]. Действительно, как может звучать целое, если не издает звука ни одна из его частей?

Так доказывал Зенон несостоятельность чувственного познания, на основе которого складываются мнения людей, выдающие за истинное бытие то, что таковым только кажется. И движущееся, хотя мы его можем непосредственно наблюдать, на самом деле не движется. Что движение есть, это только видимость. Вот как об этом написал А. С. Пушкин:

Этим прохаживающимся мудрецом был не кто иной, как Диоген из Синопа[63]. Когда один из его учеников согласился с тем, что просто хождением можно опровергнуть утверждение о том, что движения нет, Диоген стал бить его палкой. Видимо, такой способ он считал наиболее эффективным, чтобы нерадивый ученик уяснил, что если спор ведут логическими доводами, то и опровержение должно быть доводами.

В своих апориях против движения «Дихотомия», «Ахиллес и черепаха», «Стрела» и «Стадион» Зенон именно так и поступал. Он доказывал, что движение в мире не существует. При этом он исходил из того, что движение сводится к определенным пространственно-временным отношениям, и признавал, что пространство состоит из отделенных друг от друга частей, а время – из отделенных друг от друга моментов. Другими словами, он отталкивался от мнения, что многое существует и это делает возможным бесконечную делимость пространства и времени.

В «Дихотомии» («разрубание надвое») исходным пунктом рассуждения Зенона стало допущение, что движение существует. Это допущение с необходимостью требовало признания множественности, то есть разделения расстояния на бесконечное число отрезков. Это в свою очередь повлекло за собой признание того, что тело, движущееся из одного пункта в другой, должно сначала пройти половину пути, но прежде чем пройти эту половину, ему придется пройти половину этой половины, и дальше тело вынуждено преодолевать эти бесконечные половины. Понятно, что бесконечное число таких половинок невозможно пройти за конечное время. Вывод напрашивался сам собой: движения нет и бытие неделимо.

В «Ахиллесе и черепахе» Зенон доказывал, что быстрый Ахиллес никогда не догонит медленную черепаху, так как каждому его шагу соответствует шаг черепахи. Принцип дихотомии был применен здесь к двум телам, движущимся в одном направлении. Пока Ахиллес пройдет некоторое расстояние, черепаха также продвинется вперед, то есть в каждый отдельный момент он достигал бы лишь той точки пространства, которая уже пройдена черепахой. Как бы ни уменьшалось пространство между Ахиллесом и черепахой, оно никогда не станет равным нулю, ибо, будучи бесконечным в своей делимости, оно требует для прохождения бесконечного времени.