— Я тебе палтуса могу описать, чешуйка за чешуйкой, но не приставай ко мне с цифрами, — говаривал Джордж.

Вайолет все это ничуть не удивляло. Ни то, каким высоким был Лайон, ни то, как хорош он был собой, ни его необычайная одаренность.

Она наблюдала за ним, когда он был младенцем в колыбели, и уже тогда знала, как оно все будет. Она держала его ручонку, когда он только начинал ходить, и была уверена в том, что Лайон предназначен для великих свершений. Уверенность в том, кто он есть, и понимание того, кем он может стать, заставляла Вайолет любить своего старшего сына еще больше. Когда Джордж вставал из-за стола, сбитый с толку продвинутой математикой, и утверждал, что старого учить — все равно что мертвого лечить и что он давно уже вышел из того возраста, когда можно еще чему-нибудь научиться, независимо от того, каким бы хорошим учителем ни был сам Лайон, Вайолет ждала, пока ее муж не выйдет из комнаты.

Тогда она сама садилась с Лайоном. Он объяснял ей решения уравнений попроще. И пусть математика давалась ей нелегко, по крайней мере, она начинала понимать хотя бы отрывки его языка. Что любил он, то любила и она, будь то цифры, нацарапанные на листе бумаги, или горячий яблочный пирог, биология с астрономией или суп с паприкой. Иногда они вместе сидели в гостиной и читали — находясь наверняка в абсолютно разных мирах, но тем не менее каким-то образом соединенные. Когда такое случалось, другие члены семьи старались их не беспокоить. Единственным звуком в гостиной был шорох переворачиваемых страниц.

Остальные дети замечали особую связь между матерью и сыном, но не обижались на Лайона. По правде говоря, они его жалели. Они не были такими умными, как он, но не были и дураками. Такая сильная любовь связывала Лайона и освобождала их. Все братья и сестры понимали это и поступали соответственно. Сюзанна, например, не боялась, что разобьет материнское сердце, когда выскочила замуж в семнадцать лет. Джордж-младший никогда не был склонен к книжным занятиям, но знал, что никто не попытается остановить его, когда решил бросить школу, чтобы стать рыбаком и работать вместе с отцом.

Между детьми было чувство товарищества, кольцо братской поддержки. Им нравилось играть и соревноваться, они любили хоккей и эстафеты. Как-то раз после ужина они собрались поиграть в лесу в догонялки. Был теплый летний вечер, светлячки неторопливо плавали в зарослях. Дети, за исключением Джона, которому исполнилось всего одиннадцать лет, были слишком взрослыми для таких игр — тем более увлекательным казалось им это занятие.

Лайон возвращался домой, думая о своем будущем. Он окончил школу и почти два года работал с отцом на лодке, а теперь к ним присоединился и Джордж-младший. Но тут ему предложили поступить в колледж. Возможно, Вайолет Вест навестила мэрию, а может, мэрия обратилась к ней, последовательность событий так и осталась невыясненной. Лайону было двадцать лет, слегка староват для того, чтобы начать учебу. И тем не менее по рекомендации учителей, в особенности мистера Гранта, да и самого мэра он подал документы в мэрию на стипендию в Гарварде.

Он знал, что Джек Кросби был личностью подозрительной, он скупил устричные отмели у старых рыбаков за гроши. Ходили слухи, что сам Кросби моллюсками пренебрегал, считал их пищей презренной и неестественной и требовал, чтобы в его доме на Бикон-хилл к обеду подавали только говядину. Но себя Лайон считал прежде всего сыном рыбака, и в душе его жила неприязнь к боссам, которые забирали в свои руки власть над промыслом. В последнюю минуту, когда в мэрии ему сказали, что он самая бесспорная кандидатура на получение стипендии, он взял заявление, свернул его и положил в карман. Он должен над этим подумать, сказал он городским чинам. Ему нужно еще немного времени.

Июньской ночью Лайон, подходя к дому, где его братья и сестры играли в догонялки, думал о будущем. А сможет ли он уехать из дома? Сможет ли он оставаться в другом месте, когда созревают красные груши, когда отец вырубает ледяные блоки, когда рано утром они с братом выходят в море на лодке, в час, когда туман сгущается над бухтой и кажется, что весь мир сделан из облаков?

Лайон услышал смех среди деревьев, крики удивления из глубины леса. Темнота падала на землю угольно-черными волнами, но он еще мог различить знакомые фигуры. Там была Хьюли в своем любимом сером платье, она бежала к сараю, чтобы спрятаться. И Джемма — ее легко было найти по рыжим волосам. Там был и бедняга Джон, его осалили и сделали водящим, он тащился по лесу за старшими братьями и сестрами, стараясь изо всех сил, но не поспевая за ними. Сотни светлячков поднимались из высокой травы, и самцы сияли желтым светом от желания. На небосводе над ними появились летние созвездия: Весы на западе, Большая Медведица в северной части неба, Дева, богиня, всегда настороже.

Лайон задержался на мгновение, упиваясь сладким ароматом воздуха. Он вдруг осознал, что хотя и слышит крики братьев и сестер, бегающих по лесу, но не понимает ни единого слова из того, что они говорят. И вот он стоит, и ему двадцать лет, и таланты у него необычайные, и все равно ему хочется плакать. Он хотел быть таким же, как они. Он отчаянно этого хотел.

В день стирки Вайолет нашла заявление у него в кармане. Она вынула бумагу, расправила ее, Дважды прочитала, а потом положила на комод в своей спальне.

— Он заполнил его, но не подал, — сказала она Джорджу, когда тот пришел раздеться.

— Может, он не хочет ехать.

Джордж лег в постель рядом с женой. Они были женаты двадцать лет, и он знал — хотя она повернулась к нему спиной, все равно надо поговорить с ней об этом. Руки Джорджа обвились вокруг ее талии. Любовь к ней тяжелым грузом давила ему на грудь.

— Ему предназначено отправиться туда, — сказала Вайолет. — Как можно не хотеть в Гарвард?

Соль всегда была у Джорджа Веста на коже, независимо от того, как часто и тщательно он мылся. Он вспомнил, как всегда желал Вайолет, даже тогда, когда она не давала себе труда посмотреть на него; как он восхищался работой ее ума.

— Я бы не хотел, — сказал он.

Вайолет повернулась к нему лицом. В комнате было темно, но она прекрасно видела мужа.

— Ты когда-нибудь об этом думаешь?

Ей было неприятно говорить на эту тему, а Джорджу тем более. До него был другой мужчина, отец Лайона. Все случившееся было ужасной ошибкой, кроме результата, о котором Вайолет ни разу не пожалела.

— Никогда, — ответил Джордж.

— Как ты можешь не думать?

Вайолет вспоминала об этом каждый день, даже через двадцать лет.

Джордж рассмеялся.

— Я думаю о рыбе. Я думаю о тебе.

— Ничего ты не думаешь, — засмеялась она.

Когда она смеялась, казалось, что она снова становилась девчонкой. Но потом она заплакала. Она старалась не показать этого и отвернулась. Но Джордж все равно знал.

— Я поговорю с ним, — сказал Джордж. — Он мой сын.

Прошло несколько дней, прежде чем Джордж смог остаться с Лайоном наедине. Поскольку Джордж-младший теперь рыбачил с ними, лодка была неподходящим местом для такого разговора. В доме толпилось слишком много народа, дни становились все короче, и поэтому Джордж позвал Лайона на охоту.