class="p1">— …В Париже очень много бульваров! — крикнула Зина. — Ив Монтан даже песню поет про французские бульвары. Ее поет также наша ученица Галя Бондарева.

Эмилия Борисовна ударила по клавишам пианино, и из коридора в класс шатающейся походкой вошла Галя в брюках, в кепке и с папиросой. Расхаживая взад и вперед, она стала насвистывать песенку, но Колька Лабутин крикнул ей:

— Галька, дай прикурить!..

И тогда зрители снова захохотали. Галя тоже смеялась и поэтому больше не могла свистеть.

Эмилия Борисовна крикнула «тише!», заиграла снова, и Галя спела всю песенку, вытянув руки по швам.

— А сейчас, — снова сказала Зина, — хор девочек споет… это… ну… «Хор мальчиков» из оперы «Кармен»…

Пока хор вставал с полу и строился в ряды, сзади какая-то девочка крикнула:

— Эмилия Борисовна, а Генеральский толкается!

— Он больше не будет! — сказал Лабутин.

— А их выставить надо! — крикнули из зала. — С самого начала мешаются! И по-французски не хотели отвечать.

Эмилия Борисовна крикнула «тише», заиграла, и хор торопливо запел: «Чем же не герои мы?»

Потом показали инсценировку «Красной Шапочки». Бабушкой была Нина Зуева, внучкой — Юлька Кудияркина, а Волком — Витька Двужилов. И все трое говорили по-французски.

Публика шумела, волновалась, подсказывала слова. Только Генеральский не удержался и крикнул:

— Чего ты с ней, Витька, разговариваешь! Кусай ее, да и всё!

Тогда между первым и вторым действием Эмилия Борисовна встала из-за пианино и сказала:

— Это возмутительно, Лев Евгеньевич! Я попрошу вас этих крикунов вывести с концерта.

Лев Евгеньевич встал, развел руками и показал им на дверь. Генеральский, Лабутин и вся их компания послушно вышли.

Но ждать им долго не пришлось. После того как Волку распороли брюхо и достали оттуда Красную Шапочку, все хором спели «Марсельезу», и на этом закончился концерт.

Потом все ходили по коридору и отгадывали французские загадки. Эмилия Борисовна раздавала всем конфеты и кричала:

— Камрад, парле ву франсе!

— А что, — сказал Генеральский, — скука у них мертвецкая. Сбегал бы ты, Коля, за гармонью.

Покуда все отгадывали викторину о французских писателях, Лабутин принес из интерната гармонь. Он уселся на табурет, подставленный Генеральским, и заиграл кадриль.

— Ага-а, соломушка! — закричали все ребята. — Стройтесь в пары! Лабутин, не части!

Колька задумчиво перебирал лады, склонив голову, а по всему коридору сновали ребята, выкрикивая друг друга и разбираясь в пары.

— В чем дело? — спросила побледневшая Эмилия Борисовна у директора. — Что здесь происходит?

— Да я и сам не совсем понимаю. Кажется, кадриль собираются танцевать…

— Какая кадриль? При чем здесь кадриль! У меня же французский вечер. У нас еще прослушивание пластинок, музыкальная викторина…

— А что сделаешь? — улыбнулся Лев Евгеньевич. — Разве такое можно отменить? Великолепный танец. Может, и нам с вами встать? Я вас научу, это несложно, всего шесть колен.

— Этого еще не хватало! Шесть колен!.. Я протестую, Лев Евгеньевич! Я заявляю… я заявляю…

Но в это время Лабутин с силой растянул меха, и Генеральский, стоявший все время рядом с ним, под Колькину музыку прокричал:

— Эх, солома, ты солома,

Яровая под ногой,

Выхожу плясать солому,

Полюбуйся, дорого-ой!..

И две шеренги ребят, вызывающе и весело глядя перед собой, притопывая, пошли друг на друга.

— Мне сорвали вечер, и я заявляю, что больше так работать не могу! — тихо сказала Эмилия Борисовна.

— Да полно вам, голубушка, — ответил директор. — Вечер у вас чудесный. А веселье самое только сейчас и начинается…

Но тут к директору подошла Зина Голубева и, улыбаясь, потопала перед ним.

— Вот видите, что делается? Ну как тут откажешь?.. — сказал Лев Евгеньевич. — Пардон, мадам… Мы еще с вами на эту тему поговорим.

И, опустив руки вдоль туловища, сделавшись вдруг серьезным, он пошел навстречу другой шеренге рядом с мальчишками.

ИДЕТ!..

Один раз в неделю из глухомани со странным названием Пирозеро к нам в школу приходил старый учитель Игорь Иванович Дубовецкий.

Едва его сухая благообразная фигура с тростью в руке появлялась на дороге, по всей школе слышно было:

— Идет!..

К нему никто не бежал навстречу — это было не в привычках наших ребят. Они рядком усаживались на жердях школьной изгороди и, сдержанно посматривая на дорогу, роняли редкие фразы:

— Патефон, что ли, тащит? Обратно будет оперу крутить.

— Гляди-ка, пуговицу пришил!..

— Давайте попросим, чтобы снова ночное небо наблюдать!

Мы в учительской тоже ждали Игоря Ивановича. Каждый по-своему.

Филипп Петрович с деланным безучастием распахивал во всю ширь газету, отгораживаясь от мира.

Анна Харитоновна, его супруга, хмурилась над тетрадями и безжалостно крестила их красным карандашом.

Лев Евгеньевич, директор, торопливо отворял форточку и, приподымаясь на цыпочки, разгонял табачный дым.

Старик входил в учительскую, снимал галоши, ставил в угол ношу и трость и только после этого каждому в отдельности кланялся.

— Что же вы, Игорь Иванович, такую тяжесть таскаете, — смущенно говорил директор, подымая с полу электропроигрыватель. — Сказали бы, мы бы кого-нибудь послали к вам…

— Так что уж, уважаемый Лев Евгеньевич, вы все люди занятые. А я не тороплюсь, с остановочками. В девять вышел, а к двенадцати, глядишь, уже и здесь…

Он разворачивал пакет и выкладывал передо мною несколько пластинок.

— Вот, каково?.. Только что получил наложенным платежом. «Князь Игорь». Может быть, запустим сегодня для ваших ребят после уроков?

— Очень кстати, спасибо, — благодарил я, хотя после уроков собирался топить баню.

— А для вас идейка родилась, Анна Харитоновна. В старой церкви хлам всякий хранится. А ведь можно было бы там соорудить маятник Фуко…

Он ждал, пока ответит Анна Харитоновна, но она молчала. И тогда он в сильном смущении отходил от нее и обращался к директору.

Они садились в уголок за стол и вели приглушенный разговор.

Филипп Петрович шумно складывал газету и направлялся к двери.

— Одну минутку! — останавливал его старик. — Филипп Петрович! Не найдется ли у вас немного времени, я вам тут маршрутик зимнего похода набросал…

Филипп Петрович пожимал плечами:

— А с чего вы взяли, что у меня будет зимний поход?

Анна Харитоновна нервно бросала в портфель тетрадки и, вся зардевшись, бормотала:

— Не понимаю, кто дал право!..

Когда за ними хлопала дверь, Лев Евгеньевич подмигивал побледневшему старику, тискал его руку и бормотал:

— Почаще, почаще приходите, дорогой! С вами веселей кровь в жилах бежит!

Темными бесконечными вечерами, когда подмывало сделать все попроще да побыстрее, когда хотелось захлопнуть книги, включить радиоприемник и вытянуться на койке, я вздрагивал и шептал себе и еще кому-то:

— Идет!..

ПОСЛЕДНИЙ АВТОБУС

Они сидели на бревне возле