Бернард же считал все очень разумным.

– Ты сможешь написать роман. И не говори мне, что один из ведущих авторов «Телеграфа» никогда не мечтал о том, чтобы написать роман, который станет в Америке новым бестселлером.

Шон усмехнулся.

– Эй, ты что, еще и мысли читаешь?

Он часто задумывался о том, чтобы попробовать свои силы и написать книгу, но пока это были лишь мечты.

– Я буду тем, кем ты захочешь.

Пальцы Бернарда переплелись с пальцами Шона.

– В Килпатрике тебе гарантированы тишина и покой, и я буду в твоем распоряжении, а если тебе в перерыве между главами захочется чем-нибудь заняться, ты сможешь помогать мне в магазине.

Но Шону не нравилась идея работать в цветочном магазине – уж очень это типично для парочки геев, – поэтому он согласовал условия с редактором, собрал свои вещи и вслед за Бернардом уехал в Килпатрик, говоря себе, что, если что-то пойдет не так, он всегда сможет вернуться. И пусть сейчас редактор бесится из-за его отъезда, но завтра он снова примет его на работу на полную ставку, в этом Шон не сомневался.

После первых недель сомнений, когда ему стала очевидной нехватка кинотеатров, гей-баров и спортивных залов – и, о господи, приличных оливок днем с огнем не сыщешь, – когда его стало посещать осознание того, какую колоссальную ошибку он допустил, он уже собирался взять билет на ближайший рейс на запад, но постепенно жизнь начала налаживаться.

Семья итальянцев, во втором поколении живших здесь, открыла лавочку рядом с цветочным магазином, и появилась возможность покупать почти приличные оливки и очень недурной прошутто. Однажды, когда не было дождя, Шон достал из сарая велосипед Бернарда, и в ходе почти пятичасовой поездки в сторону побережья стало ясно, что крутить педали на свежем воздухе гораздо круче, чем все прошлые попытки сбросить вес в душном спортивном зале.

Шон научился мириться с тем, что его выбор состоит из двух или трех фильмов, которые шли в кинотеатре Килпатрика – все они были коммерческой ерундой, – ведь даже из этого маленького городка на западе Ирландии он мог заказывать DVD по интернету.

Бернард выдержал тяготы первых нескольких недель, мягко уговаривая Шона подождать еще немного, всего лишь до конца месяца. Разве им не хорошо вместе?

Им было хорошо. На удивление, им вроде бы удалось преодолеть трудности – еще бы, начать жить вместе после трехнедельного романчика, – и теперь, спустя одиннадцать месяцев, у Шона, слава богу, все было прекрасно. Каждый понедельник он выдавал положенные две тысячи слов, во вторник отправлял их по электронной почте, а остаток недели проводил за работой над «Замыслившим недоброе», собственным романом об американском аферисте, который промышляет в гостиницах и мотелях в Ирландии. Он уже написал восемьдесят тысяч слов, и, по его расчетам, через пару месяцев будет готов первый черновик романа. Скоро Шону придется искать агентство, он начнет с американских, обзвонив прежде всего наиболее симпатичные.

Он закончил перечитывать свою статью. Пойдет. Для разнообразия на этой неделе он добавил парочку рецептов, на которые наткнулся в кулинарной книге «Вкусы Ирландии», взятой в библиотеке Килпатрика: рецепт колканона (блюдо из капусты и картофеля) и ирландского чайного хлеба. Шону стало интересно, решится ли какой-нибудь читатель на приготовление этих блюд на своей американской кухне, оборудованной кондиционером.

Шон услышал, как открылась дверь, и обернулся. Из двери соседнего дома вышла Пэм, держа пластиковую корзину, полную влажного белья.

Шон положил страницы на стол и поставил на них свою чашку с кофе.

– Привет.

Пэм обернулась и улыбнулась.

– Привет, Шон. – Она выглядела уставшей, под глазами были темные круги. Она достала из корзины наволочку и принялась вешать ее на веревку. – Спасибо, что тогда помог.

– Без проблем. Классная у тебя кофта. – Розовая, с размытыми очертаниями зеленых и синих цветов. С длинными рукавами и застегнута наглухо. – Тебе бы расстегнуть пару верхних пуговиц, а то ты похожа на монашку в цветах.

Пэм рассмеялась, наклоняясь, чтобы достать из корзины рубашку.

– Посмотрите-ка на него! Я расскажу Бернарду, как ты уговаривал меня немного оголиться.

Когда Пэм подняла руку, чтобы повесить рубашку, рукав немного сполз. Шон увидел два маленьких темных пятна прямо над запястьем. Похоже на небольшие синяки. Он показал на них и спросил:

– Ты повредила руку?

Пэм быстро спустила рукав, а ее улыбка исчезла.

– Ничего страшного, я постоянно на что-нибудь натыкаюсь. – Она посмотрела на небо. – Как думаешь, погода продержится?

Шон пожал плечами.

– Здесь трудно загадывать. То дождь, а через минуту уже солнце. Я не слышал прогноз. – Он посмотрел, как она вытащила последнее полотенце. – Надеюсь, тебе повезет, и все успеет высохнуть.

Пэм кивнула и взяла пустую корзину.

– Ладно, я, пожалуй, пойду и приготовлю обед для мистера О’Каллахана.

Шон скривился.

– Да уж, с этим лучше поспешить. Увидимся.

Вот работка, обслуживать этого старого придурка. Шону стало интересно, чем занимается муж Пэм.

Потом он подумал о том, что из себя представляет муж Пэм.

На что нужно наткнуться, чтобы на руке остались два маленьких круглых синяка, один рядом с другим? Такие обычно появляются, если кто-то сильно хватает за руку.

И потом, это же очевидно, что Пэм поспешила сменить тему, когда Шон задал ей вопрос.

Подумав, он улыбнулся и встряхнул головой. Забавно, стоит только начать писать роман, так везде мерещатся драмы. Шон взял чашку, страницы и вернулся в дом.

Филип

Он дождался, пока внизу замолк шум пылесоса, потом вылез из кровати и начал расстегивать пуговицы на своей пижаме. Кропотливое это дело, пуговицы; он их просто ненавидел. Почему не взять и не пришить к пижаме липучку? Было бы намного проще. Пальцы путались, спускаясь ниже и расстегивая пижаму на выпирающем животе. Тощий и при этом пузатый старик, вот в кого он превратился.

Когда это все случилось? Без сомнений, пока Эйдин была жива, он не чувствовал себя таким старым, а ведь прошло всего полтора года. В четверг на прошлой неделе исполнилось ровно восемнадцать месяцев. Они с Мэй взяли такси, поехали на кладбище и положили на могилу букет цветов, который Мэй купила в магазине у этого гомика, а потом, как и каждый месяц в день смерти Эйдин, они произнесли молитву.

Филип до сих пор иногда забывает, что Эйдин больше нет, а когда вспоминает, ужасная боль потери накрывает его снова. Она ушла слишком быстро, вот в чем все дело. Да, он знает, что у некоторых нет и четырех минут, не говоря уже о четырех месяцах. Но, конечно, он не думал так в начале, когда кричал доктору Тейлору, что тот ошибся, что его диагноз наверняка неверный. У нее просто вирус.