Черная речка была закована в лед. Холодный ветер бил Валечке в лицо.

Кладбище было завалено снегом. Валентина пробиралась сквозь глубокие сугробы. Все памятники и надгробия были полностью покрыты снежными шапками так, что невозможно было прочитать имена усопших.

«Как же я найду эту могилу?» – подумала Валечка.

Не успела она подумать об этом, как увидела спускающуюся с неба птицу. Она пролетела над головой Валентины и села на один из памятников в нескольких метрах от нее… Это был крупный, полностью запорошенный снегом надгробный камень. Различить можно было только фигуры двух скорбящих ангелов, сидящих по правую и левую сторону. Валечка добралась до могилы, расчистила поверхность памятника и чуть не вскрикнула, увидев рельефный портрет Яшки и золоченые буквы – «Кочан Яков Илларионович 1950–1989». Слезы потекли из глаз Валентины, она упала на колени прямо в глубокий сугроб:

– Яшка, что это все значит? Что мне делать, Яшка?

Голубь, сидящий на надгробии Яшки, вспорхнул и пересел на соседнюю могилу. Валечка стала расчищать и ее. Первыми на поверхности появились буквы: «спи спокойно». Ни фамилия, ни дата смерти Яшкиного «соседа» по кладбищу ни о чем ей не сказала.

Валечка еще долго сидела у могилы, то и дело утирая рукавицей слезы, которые замерзали прямо на щеках. Направилась к выходу и с удивлением обнаружила, что была на кладбище не одна. Маленькая сухонькая старушка, закутанная в пуховый платок, стоя на коленях, обнимала расположенное недалеко от выхода заснеженное надгробие и нараспев причитала тоненьким голоском:

– Ангеле Христов, хранителю мой святый и покровителю души и тела моего, вся ми прости, елика согреших во днешний день, и от всякаго лукавствия противнаго ми врага избави мя…

– Ну хватит тебе, Валька, – раздался грубый хриплый голос.

Валечка вздрогнула, услышав свое имя, но вскоре убедилась, что оклик был обращен не к ней – старушку, оказывается, тоже звали Валентиной.

– Вот ведь совсем из ума выжила, старая, – ворчала попутчица старушки, – у ней День Ангела, а она по кладбищам шатается в морозище такой! Пошли, давай, подруга, замерзла я совсем. На стол поставь, закусь купи. Именины раз в году бывают только…

Валентина вернулась домой вся мокрая, продрогшая и невероятно уставшая. Хотела залезть в горячую ванну, но там опять «мылись солдатики». Из-за дверей одной из комнат слышались пьяные возгласы – соседи справляли 23 февраля. На кухне она налила себе горячей воды в таз, поставила его на пол своей комнаты, сняла мокрые чулки. Замерзшие ступни наконец-то почувствовали долгожданное тепло.

Невероятная усталость равномерно разлилась по всему телу. Валечка легла на диван, закуталась в одеяло и закрыла глаза. Фрагменты увиденного за день замелькали в ее голове, как картинки в рекламном ролике: Черная речка, снег, могила Яшки, императив «спи спокойно» на соседнем надгробии. Незаметно для себя Валечка погрузилась в глубокий тяжелый сон.

*****

– Валюня, душа моя, – услышала она мягкий бархатистый голос.

– Яшка?

– Ш-ш-ш. – Яшка поднес указательный палец к своим тонким губам. – Не говори ничего.

– Почему? Где ты был все это время? И как ты сюда попал?

– Сегодня я могу увидеть тебя. День сегодня особый.

– Яшка, как ты оказался здесь?

Яшка не ответил на ее вопрос, он печально посмотрел на нее, покачал головой и произнес:

– Что же ты делаешь с собой, душа моя? Нельзя же позволять делать с собой абсолютно ВСЕ… Нужно же хоть раз проявить твердость…

– Ты что, знаешь, что я …

– Я знаю все… Я очень беспокоюсь за тебя… Очень… Я хочу, чтобы ты поняла одну вещь.

– Какую?

– Мне было очень важно, чтобы ты познала любовь. Настоящую, со всеми связанными с ней переживаниями и испытаниями. Это прекрасное чувство, совершенствующее человека. Но не нужно путать любовь с рабством. Порабощая себя, ты встаешь на путь, который рано или поздно приведет тебя в тупик. Не становись послушным рабом, беспрекословно выполняющим любой приказ. Зомби недостоин любви.

– Ты говоришь, как наша Изольда…

– Валюня, нельзя быть ведомой только эмоциями, – продолжил Яшка, словно не услышав слов Валентины, – ведомой только императивами, исходящими от объекта твоего обожания. Подумай о себе. Прислушайся к себе. Я могу оградить тебя от многих бед и опасностей, но это возможно только, если ты сама это позволишь…

– О чем ты?

– Я не могу говорить с тобой так прямо… Я и так слишком много сказал. Намного больше, чем мне это позволено… Будь благоразумна, Валюня. И осторожна… Люди бывают ужасно эгоистичными. И жестокими…

– Почему ты говоришь мне все это?

– Потому что я не хочу, чтобы ты совершала дальнейшие ошибки. И потому что я люблю тебя.

Валечку разбудили крики с кухни. Празднование Дня Советской Армии достигло апогея. «Какой красивый и какой печальный сон», – подумала она.

Открылась дверь. В комнату вошел Кирилл.

– Тебя долго не было, – сказал он.

– Я была на кладбище.

– Где?

– На Серафимовском кладбище.

– А что ты там делала?

– А тебе не все ли равно?

– Ну, дело твое, ходи, где хочешь, – равнодушно сказал Кирилл. – А у меня к тебе новость, – добавил он более бодрым голосом.

На его слова не последовало ожидаемого вопроса. Валечка неподвижно сидела на диване, словно не слыша его слов.

– Не хочешь узнать, какая? – интригующим, почти веселым тоном спросил Кирилл.

– Какая?

– Отец хочет, чтобы мы жили у него. Собирай чемодан.

Валечка неохотно встала с дивана и стала снимать висящую на спинке стула одежду. Открыла еще не разобранную больничную сумку и доверху наполнила ее вещами. Через полчаса нехитрый багаж Кирилла и Валечки был собран. Хлопнула дверь коммуналки. Молча парочка направилась в сторону метро.

Знакомый коридор был пуст. Из кухни доносился шум воды и звон посуды. Кирилл тихо закрыл за собой дверь и опустил на пол дорожные сумки. Из дальней комнаты раздался голос Виктора Евгеньевича:

– Проходите, Валенька! У нас всем места хватит. Ну, где вы там?

Сняв обувь, Валентина прошла туда, откуда доносился голос отца Кирилла. Тот расплылся в счастливой улыбке, попытался привстать на постели, но оказался слишком слабым. Кирилл прошел на кухню и, услышав этот разговор, сказал матери:

– М-да, просто беспрецедентный случай в истории медицины.

– Что ты имеешь в виду?

– Никогда не видел, чтобы инсульт так облагораживал.

Звонкая пощечина оставила на лице Кирилла красный след. Искривленные гневом губы матери исторгли истерический вопль: