прихожу, ванну наливаю и балдею. Никто не стучится, никто не требует немедленно открыть, посуду помыть, мусор выкинуть! Он тебе про паршивца, про так называемого внука не рассказал? Я им соврала, что твой адвокат экспертизу сделал… ага, он тебе про третью группу сказал? Хорошо, что он не наш, папаша мой дуболом, но не подлец, как этот. Тёти Олина подруга назвала это мыльной оперой, потому что в жизни чаще именно родные предают. Дед, я счастлива в одиночестве, ей-богу! А ты приезжай. Вправду, что тебе стоит? Несколько часов на самолёте — и ты на родине. Не верю, что ты по Питеру не тоскуешь».

В коридоре её ждал Эдик: «Что, правда, что ли, проверяла на девственность?» «Хамло!» «Я ей ватрушечку припас, а она обзывается!»

Глава пятая. ДУРАЦКАЯ ИСТОРИЯ

Не дойдя до своего подъезда, Людмила Васильевна вытащила телефон из сумки: «Инна, ты дома? Не возражаешь, я зайду?» и свернула в арку. Помахала рукой, зная, что где-то над ней камера. Дверь пискнула, она вошла. До недавнего времени Инна гоняла по ступенькам, чтобы открыть гостям. Только прошлой осенью Асояны, дед и внук, установили электронный замок и скрытую камеру, чтобы Инне не спускаться на каждый звонок. Людмила Васильевна даже загорелась сделать у себя так же, но потом, узнав стоимость, передумала. Но всё равно снова с завистью покосилась на экранчик у двери, на котором висело две картинки: вид от двери, подаваемый от дверного глазка и вид сверху — от камеры, которую Людмила Васильевна всё никак не могла обнаружить на своде арки. Войдя в кухню-столовую, как всегда, вздохнула: «Как у тебя стильно! А люстра! Антиквариат?» Убирая какие-то бумаги, Инна ответила: «Нет, конечно, но очень удачная стилизация, сама любуюсь».

Раздражала Инна её чрезвычайно. Но, увы, ссориться с ней — себе дороже. Иначе откуда тогда черпать новости? Из всех институтских подруг принимала Людмилу Васильевну только Оля, и то после обиды, которую ей нанесли в доме Оли Асояны, идти к ней не хотелось. Да и страшновато. Сейчас бы Светку расспросить, которая всегда в курсе событий. Но Светка носа не казала с Таниных похорон. И на звонки не отвечала. А чего психанула, спрашивается? Так что, переступив через свою гордость, Людмила Васильевна начала расспросы. Инна, вопреки обычной скрытности, отнекиваться не стала и рассказала о том, что Олин внук оказался не внуком, что Алик и Римма предпринимают попытки связаться с Быкадиновым и проинформировать его о том, что Самсины как доноры ему не годятся, но пока безрезультатно: слишком тот высоко. Оля вся в напряжении, а Петя, как ни странно, получает колоссальное удовольствие. Алик принёс ему шокер, закрепил в подлокотнике коляски, и Петя целый день тренировался, чтобы быстро его извлекать. Оля переживала, как бы Петю не ударило током, а Римма сказала: «Ты что, не видишь, старики себя мужиками почувствовали, защитниками». И Оля махнула рукой.

«Ты поверишь, я уже тени собственной боюсь, — пожаловалась Людмила Васильевна. — Если кто-то приближается, я шарахаюсь как от чумы». «А чего вылезла со своей информацией, когда никто не спрашивает?» — резонно возразила Инна. «Ты знаешь мою принципиальность. Я лжи не приемлю!» «Даже если ложь во спасение?» «Кто же знал, что во спасение?» «А для чего?» Людмила Васильевна с трудом перевела дыхание. Сказала бы она этой Инке… ладно, ещё сочтёмся. Впрочем, Инна тоже завелась. Как бы она ссору не затеяла! Надо бить на жалость. «Инна, у тебя есть родня, которая поддержит и поможет. А я совсем одна. У Оли вон Андреевы и Асояны дежурства установили. Эдик, наверное, до сих пор ночует? — Инна кивнула. — Ну вот, а у меня никого нет. Случись что, никто не поможет». Инна ей возразила: «У Оли родных нет. Но она на чужую беду отзывчива. Поэтому у неё друзей много». И тут уязвила, стерва! «Оля отзывчива! Да я начинаю о ком-нибудь рассказывать, и вижу, что она не слушает! Ещё и заноет: «Люда, мне это неинтересно!» Инна выпучила на Людмилу Васильевну глаза, а потом захохотала: «Ой, не могу! Оля помогает, а не сплетни собирает!» Ах, я сплетни собираю?

Так что пришлось поссориться.

Через неделю Людмила Васильевна затосковала. Звонить кроме Иры некому. Две бывшие коллеги по колледжу, с которыми она сохранила контакты, недоступны: одна отдыхает в Испании, другая переехала к дочери сидеть с детьми и вечно отключает телефон. Позвонила Оле, хоть и была обижена на неё. Но Оля даже не поинтересовалась, как дела у подруги, а взволнованно сообщила, что готовится к встрече долгожданной гостьи Алдоны и вся в делах. Людмила Васильевна хотела посоветовать ей стребовать с Тани и её мужа деньги на содержание дочери, но Оля её даже не дослушала, извинилась и, не дожидаясь согласия, отключилась. А через пару дней квартирный телефон вообще не ответил. Что же, они целыми днями гуляют? Ведь Петя всегда с удовольствием отвечал на звонки. Не поехали же они с инвалидом на Олину дачу? И сотовый Олин недоступен. Так бы и не знала она ничего, если бы не встретила на Сенном рынке Аллу, приятельницу и соперницу покойной Тани Асоян. Они с упоением поболтали, сидя в кафе, и было ей о чём рассказать Ире по телефону вечером.

Оказывается, они действительно съехали на дачу. Но потом пришлось вернуться, потому что квартиру обокрали. «Ира, что Алка несла! Мол, украли валюту, золото с бриллиантами и коробки с электроникой. Можно подумать, я что-то в этом доме не знаю. Компьютера у Оли отродясь не было, да и зачем он ей? Все доходы — Олина и Петина пенсии, да от квартирантов Петиных чуток. Уж никак не в евро. Денег Таня немного оставила, тоже не в юанях, и они на сберкнижке, причём большая часть истрачена на Танины похороны. Ну скажи, зачем лезть в этот собес? Да эти уголовники рыдали от жалости, пожалуй, ещё какую мелочь в Петину шапку бросили!» Ира вздохнула и сказала: «Люда, это как раз и пугает. Если в квартире нечего взять, значит, искали что-то другое. И не факт, что нашли». «Ты думаешь…» — похолодела Людмила Васильевна. «Да, похоже, что история продолжается». «Ну, спасибо, подруга, успокоила!» «Люда, тебе удобнее сунуть голову в песок?»

Людмила Васильевна не выспалась. Часов до двух вздрагивала от каждого звука. Потом всё-таки провалилась в сон, но утром встала с тяжёлой головой и сердцебиением. Уж такие кошмары ей привиделись! Нет, так жить нельзя! И, не позавтракав, она схватила