— Вы чего это делаете? — раздался в трубке низкий мужской голос.

— Совсем спятили?

Чарли был ошарашен: судя по номеру на определителе, кто-то не туда попал.

— Я ем такую штуку — то ли дыню, то ли кабачок.

— Он глянул на зеленую фиговину: по вкусу дыня, по виду кабачок, только с шипами. (Миссис Лин называла ее «заткнись-и-ешь-полезная».)

Человек произнес:

— Вы лажаете. У вас есть работа. Делайте то, что говорится в книге, или все важное у вас отберут. Я не шучу.

— В какой книге? Кто это? — спросил Чарли. Голос ему показался знакомым, и у него почему-то сразу включился режим тревоги.

— Этого я вам, извините, сказать не могу, — ответил человек.

— Простите.

— У меня ваш номер высветился, дурила. Я знаю, откуда вы звоните.

— Ой, — произнес человек.

— Раньше думать надо было. Что же у вас за такая зловещая власть над тьмой, если вы даже номер свой не блокируете?

На дисплее определителя значилось: «Свежая музыка» — и номер. Чарли перезвонил, но никто не ответил. Он сбегал на кухню, выкопал из ящика телефонную книгу и поискал «Свежую музыку». Магазин неподалеку от верхней Маркет, в районе Кастро.

Телефон зазвонил снова, и Чарли схватил трубку с кухонной стойки так свирепо, что чуть не выбил себе зуб.

— Безжалостный ублюдок! — заорал Чарли в трубку.

— Вы вообще отдаете себе отчет, чего мне все это стоит, бессердечное вы чудовище?

— Сам иди на хуй, Ашер, — ответила Лили.

— Если я ребенок, это не значит, что у меня нет чувств. — И повесила трубку.

Чарли перезвонил.

— «Ашеровское старье», — ответила Лили.

— Семейное предприятие буржуазных штопаных гондонов вот уже тридцать лет.

— Лили, прости меня — я обознался. Ты чего звонила?

— Moi? — переспросила Лили.

— Je me fous de ta gueule, espece de gaufre de douche.[21]

— Лили, прекрати говорить по-французски. Я же извинился.

— С полицией будешь разговаривать. Тут тебя ждут.

Перед нисхождением в лавку Чарли пристегнул Софи к груди, как террорист — бомбу-младенца. Малютка только что перебралась через новый рубеж и научилась держать головку, поэтому пристегнул он ее лицом вперед, чтобы она могла озираться.

Пока Чарли шел, ручки и ножки у Софи болтались по сторонам, будто она прыгала с парашютом (в роли парашюта выступал щупленький ботаник).

Полицейский стоял у кассы против Лили и выглядел при этом как реклама коньяка: двубортный костюм цвета индиго — итальянского пошива, шелк-сырец, — льняная сорочка оттенка буйволовой кожи и ослепительно желтый галстук. Лет пятидесяти, латинос, поджарый, с резкими чертами, напоминающими хищную птицу. Волосы гладко зачесаны назад, и седые пряди у висков наводили на мысль, что он летит, хотя с места он не двигался.

— Инспектор Альфонс Ривера, — сказал полицейский, протягивая руку.

— Спасибо, что спустились. Эта девушка сообщила мне, что в понедельник вечером работали вы.

Понедельник. Тогда он отбивался в переулке от воронов, тогда в лавку зашла бледная рыжая красавица.

— Ты имеешь право ничего ему не сообщать, Ашер, — сказала Лили, очевидно вспомнив о лояльности, невзирая на штопаную гондонность Чарли.

— Спасибо, Лили, но можешь сделать перерыв — сходи посмотри, как там в Бездне дело обстоит.

Лили что-то буркнула, затем извлекла нечто из ящика под кассой — предположительно, сигареты — и удалилась посредством черного хода.

— Почему этот ребенок не в школе? — спросил Ривера.

— Она особенная, — ответил Чарли.

— Знаете, домашнее образование.

— Она поэтому такая жизнерадостная?

— В этом месяце изучает экзистенциалистов. На той неделе попросила творческий день — убить араба на пляже.[22]

Ривера улыбнулся, и у Чарли отлегло от души. Инспектор извлек из нагрудного кармана фотографию и протянул Чарли. Софи потянулась ее цапнуть.

На снимке был пожилой господин в воскресном костюме — он стоял на ступенях церкви. Чарли узнал Собор святых Петра и Павла всего в нескольких кварталах от лавки, на Вашингтон-сквер.

— Вы видели этого человека вечером в понедельник? На нем были темно-серое пальто и шляпа.

— Нет. Извините, не видел, — ответил Чарли.

Он правда не видел.

— Я пробыл в лавке часов до десяти. Заходили несколько покупателей, но такого не было.

— Уверены? Его зовут Джеймс О'Мэйлли. Он нездоров. Рак. Его жена говорит, где-то в сумерках в понедельник вышел прогуляться и домой не вернулся.

— Нет, простите, — сказал Чарли.

— Вы спрашивали у вагоновожатого с канатной дороги?

— С той сменой я уже побеседовал. Мы думаем, он мог где-нибудь здесь потерять сознание, и мы его не нашли. Столько времени прошло — надежды почти нет.

Чарли кивнул, стараясь выглядеть при этом глубокомысленно. Хорошо, что полицейский не спрашивает о нем самом, — до того хорошо, что у Чарли почти кружилась голова.

— Может, стоит спросить Императора, — вы же с ним знакомы, правда? Он город знает от и до, лучше нас с вами.

При упоминании об Императоре Риверу несколько повело, но затем он расслабился и снова улыбнулся.

— А это неплохая мысль, мистер Ашер. Попробую выследить Императора. — Он протянул Чарли визитку.

— Если что-нибудь вспомните, позвоните мне, хорошо?

— Позвоню. Э-э, инспектор… — промолвил Чарли, и Ривера, отойдя от прилавка на несколько шагов, остановился.

— А разве инспекторы обычно такие дела расследуют?

— Да, обычно подобным занимается рядовой состав, но это может быть связано с тем, чем сейчас занимаюсь я, потому я вам и достался.

— А, тогда ладно, — сказал Чарли.

— Красивый костюм у вас, кстати. Не мог не отметить. Я ими занимаюсь.

— Спасибо, — ответил Ривера, с легкой тоской оглядев рукава.

— Некоторое время назад мне выпал короткий отрезок удачи.