Речь идет об офицере, который через много лет тоже стал фельдмаршалом, — Михаиле Илларионовиче Голенищеве-Кутузове.

Военная служба М. И. Кутузова была на редкость успешной, а служебные повышения — стремительными. В шестнадцать лет он был капитаном, в двадцать шесть — подполковником, причем последние штаб-офицерские чины получил он на полях сражений, в боях против турок, в армии П. А. Румянцева.

Ничто, казалось, не предвещало какой-либо неприятности по службе, тем более что фельдмаршал весьма благосклонно относился к молодому и способному офицеру. И тем не менее служба Кутузова в армии Румянцева закончилась для него совершенно неожиданно. Сохранились воспоминания однополчанина Михаила Илларионовича о том, как это случилось. Кутузов ко всем своим превосходным качествам был еще и непревзойденным имитатором. Он великолепно копировал жесты, мимику и интонации и товарищей, и начальников.

Будучи человеком веселым и остроумным, однажды он передразнил и его сиятельство графа Румянцева. Главнокомандующему донесли о происшедшем, и самолюбивый фельдмаршал приказал перевести насмешника во вторую, так называемую Крымскую армию, под начало генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова.

Шутник, хотя и был отослан за тысячу верст, но все же оставался в зависимости от Румянцева, так как Крымская армия была у него в подчинении. Наушники могли оказаться и здесь, и с тех пор Кутузов стал осторожен в высказываниях и более, чем прежде, скрытен.

Впрочем, и эти качества были небесполезны для будущего полководца.

Напоминание о гордыне и суетности

Рассказывали, что в петербургском дворце Румянцева, в самом роскошном зале, который сравнивали по богатству убранства с дворцом Екатерины II и с дворцом Людовика XIV, стояло несколько дубовых, грубо обтесанных стульев.

Когда кто-либо спрашивал Румянцева об этом, то он отвечал:

— Если пышное убранство моего дворца заставляет забыться и подумать, что я превышаю окружающих меня, то эти стулья всегда напоминают мне, что я такой же человек, как и они.

Звонари и кобзари

В мае 1709 года Петр I разгромил Запорожскую Сечь за помощь ее казаков гетману Ивану Мазепе. Бежавшие с татарами, союзниками Мазепы, запорожцы организовали под Херсоном, на территории Крымского ханства, так называемую Алешковскую Сечь. В 1734 году казаки вернулись на Украину и образовали на реке Подпольной Новую Сечь, которая продолжала оставаться гнездом бунтовщиков и очагом восстаний. В июне 1775 года царские войска окружили Новую Сечь и разрушили все укрепления. Потемкин, заселяя Новороссию, открывал там государственные учреждения и, ставя новые гарнизоны, не упускал из виду и бунтовщиков-запорожцев. Однажды, будучи ими весьма недоволен, Потемкин сказал с угрозой одному из атаманов:

— Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строится такая колокольня, что как станут на ней звонить, так в Сечи станет слышно?

— То не диво, — ответил ему запорожец, — у нас, в Запорожье, есть такие кобзари, что как заиграют, то аж в Петербурге затянут.

«Кого сами солдаты удостоят…»

Потемкин, посылая Суворову двенадцать медалей для награждения солдат, отличившихся при взятии Кинбурна, писал ему: «Я думаю, не худо бы было вам призвать по нескольку рядовых, или спросить целые полки, кого сами солдаты удостоят между собою к получению медалей».

«Умри, Денис, лучше не напишешь»

Потемкин, сотоварищ Дениса Ивановича фон Визина по учебе в гимназии Московского университета, в 1782 году оказался на премьере «Недоросля». Пьеса так понравилась Потемкину, что после окончания спектакля он сказал ее автору:

— Умри теперь, Денис, или хоть больше ничего не пиши, но имя твое останется бессмертно по одной этой пьесе!

Впоследствии фраза эта превратилась в крылатое выражение: «Умри, Денис, лучше не напишешь».

Деликатная благодарность

Однажды к Потемкину явился сельский дьячок, который в детстве учил его арифметике и письму, и попросился на какую-нибудь должность. Так как дьячок был стар, немощен, почти глух и плохо видел, Потемкин не мог предложить ему никакой должности и приставил его сторожем к Фальконетову монументу — памятнику Петру I, «Медному всаднику», — вменив в обязанность каждое утро, когда будет он в Петербурге, докладывать о том, стоит ли памятник на месте. А жалованье ему платить велел из своих денег. Дьячок до самой смерти смотрел за памятником, полагая, что он состоит на службе, а не кормится из милости, получая пенсию.

Самозваный граф — скрипичный виртуоз

Потемкину доложили как-то, что некто граф Морелли, живущий во Флоренции, великолепно играет на скрипке. Он тотчас же велел привезти графа вместе с его скрипкой.

Однако граф послал приехавшего к нему фельдъегеря Потемкина к черту вместе с его светлостью, приславшим его во Флоренцию.

Фельдъегерь не знал, как ехать обратно и с чем явиться к всесильному фельдмаршалу и князю. Тогда он отыскал во Флоренции бедняка-скрипача, игравшего не хуже графа, переодел его в дворянский камзол, справил приличный гардероб, купил все, что свидетельствовало бы о его аристократическом происхождении и, посадив с собой в карету, привез к Потемкину.

Там скрипач, представленный как граф Морелли, очень хорошо сыграл на скрипке, понравился Потемкину и был зачислен в военную службу.

Находясь при Потемкине, мнимый граф сделал неплохую карьеру и в конце службы вышел в отставку полковником.

Генеалогия рода Голенищевых-Кутузовых

По преданиям, род Голенищевых-Кутузовых происходит от знаменитого дружинника Александра Невского Гаврилы Олексича.

В Лаврентьевской летописи, в записи за 6749 год «от сотворения мира», сообщалось, что во время битвы со шведами на Неве 15 июля 1240 года один из участников, «именем Гаврило Олексич, по доске въезжал на коне на шведский корабль, стоявший у берега, преследуя предводителя шведов Ярла Биргера, и сбросил его в воду вместе с конем».

Летописи сохранили имена сына Гаврилы Олексича, Андрея Гавриловича, и внука, Гаврилы Андреевича, названного так в честь своего прославленного деда. Этот-то Гаврила Андреевич, получив прозвище Прокша, дал начало знаменитой ветви новгородских Прокшиничей. И Гаврила Олексич, и его сын, и внук были похоронены в новгородской церкви Спаса на Нередице, той самой, которую до основания разрушили гитлеровцы и которая затем героическими усилиями реставраторов поднялась из груды кирпича и щебня.

Прозвища, прозвания или клички — по-старорусски «рекла» — давались людям не просто так, а чаще всего со смыслом, отмечая какую-либо характерную особенность или черту характера.