class="p1">И самое поганое — не только я. Теперь каждый из студентов смотрит на меня в открытую, ожидая дальнейших действий.

Ялайская гниль! Я не собирался начинать своё обучение с разборок, но и спускать подобное поведение нельзя! Не так меня воспитывал отец, да и остаться в глазах прочих студентов слизняком, сносящим оскорбления, совершенно не хочется.

— Ты бы повторил погромче, а то я не расслышал, — говорю я.

— Что? — оборачивается здоровяк.

— Повтори, что сказал.

— Про то, что в тебе магии меньше чем в любом из нас? Или про то, что твой папаша заплатил, чтобы тебя приняли?

— А твой тебе не объяснил, что бросаться словами не стоит? За них можно и зубы потерять.

Парень фыркает. Толстенный талмуд “Общих принципов магии”, который лежит на парте перед ним, взмывает в воздух, а затем с невероятной скоростью летит прямиком мне в голову! Парень явно нацелился расквасить книгой мой нос.

Успеваю уклониться в самый последний момент. Позади раздаётся глухой звук и жалобный вскрик нашего соученика.

— Насчёт твоей реакции может и не врут, — усмехается остряк, картинно подняв кисть с оттопыренными указательным и средним пальцами, и в воздух поднимается книга его соседа.

— Эй! — вскрикивает тот, но я не собираюсь ждать новой атаки.

Вскочив из-за парты, одним рывком перемахиваю через неё, отталкиваюсь от скамьи ниже и налетаю на светловолосого.

Оружие на территории академии запрещено, да оно мне сейчас и не требуется — убивать наглеца нет никакой нужды. Так, помять немного, чтобы думал в следующий раз, прежде чем что-то ляпнуть…

Однако сделать это оказывается не так просто.

От удара кулаком здоровяк уклоняется и пинает меня под колено. Я едва не пропускаю этот выпад, в последний момент успеваю отскочить в проход, цепляю ближайшего студента и теряю темп. А через мгновение уже закрываюсь от двух ударов огромными кулачищами.

Во все стороны летят пергаменты, тетради, учебники, перья и чернильницы. Народ возбуждённо вскакивает с мест, аудитория мгновенно превращается в бойцовскую арену и краем уха я слышу, как кто-то принимает ставки.

Драться в узком проходе между партами неудобно. Разок не успев уклониться, я получаю чувствительный удар по уху. В голове звенит, но я ныряю под очередной удар остряка и с силой пробиваю ему в лицо, расквашивая губы, совершаю очередной “нырок” и, выкладываясь на полную, бью в грудь. Но вместо того, чтобы лишиться воздуха в лёгких и начать задыхаться, парень лишь делает шаг назад. Его глаза темнеют, краем глаза я успеваю заметить быстрое движение, отскакиваю назад…

И стеклянная чернильница ударяется о парту чуть выше, разлетаясь на сотни осколков и расплёскивая чёрную жидкость, а следом за ней разбиваются ещё две.

— ПРЕКРАТИТЬ!

Голос, разнёсшийся под сводами аудитории, мгновенно заставляет нас остановиться, а всех остальных — замолчать.

Когда в аудиторию вошёл преподаватель, никто из нас не заметил. Тот самый хромой мужчина из приёмной комиссии, с лысеющей макушкой, крючковатым носом, одетый в длинный балахон красного цвета, стоит рядом с кафедрой опираясь на трость и прожигает нас недовольным взглядом.

— Всем сесть! — рявкает он, и ни у кого не возникает мысли спорить. — Кроме вас двоих!

Мы со светловолосым гневно переглядываемся.

— Ну почему каждый год в вашей “особенной” группе начинается с чего-то подобного?! — рычит мужчина. — Как же меня это достало! Кто начал драку? Ну?!

Мы снова переглядываемся, и молчим. Что ж, надо отдать здоровяку должное, он хотя бы не пытается извернуться.

— Молчите? Хорошо! Если вы сейчас же не признаетесь, кто начал драку — будете наказаны оба! На декаду!

У меня нет никакого желания получать взыскание в первый же день занятий. Но прослыть доносчиком ещё хуже, особенно в среде простолюдинов. Это вельможи со всеми их интригами, размытыми границами морали и вечной погоней за собственной выгодой в половине случаев одобрили бы, заложи я здоровяка.

Но судя по всем перешёптываниям и сплетням, которые я слышал, обо мне в группе уже сложилось определённое мнение, и усугублять его не стоит. Всё же, мне предстоит учиться с этими людьми, и куда разумнее попытаться наладить с ними отношения.

— Господин професс… — начинает одна из рыжих близняшек, но маг перебивает её взмахом руки.

— Молчать! Дрались эти двое, им и отвечать!

Он снова впивается в нас взглядом, но так и не дожидается ответа. Презрительно скривив губы, профессор встаёт за кафедру.

— Значит решено. Вы двое — после лекции подойдите ко мне, я напишу направление на отработку наказания. А теперь все по местам!

Все исполняют команду не пререкаясь, и вскоре рассаживаются за парты. На расквашенное “...Принципами” лицо парня, сидящего за мной, никто не обращает внимания, как и на беспорядок, учинённый нашей потасовкой.

— Меня зовут Декстер Атрай, — сварливо объявляет преподаватель. — Можете обращаться ко мне “господин профессор” или “профессор Атрай”. Я преподаю первым курсам общую теорию магии, и весь следующий год вы будете стараться выпрыгнуть из своих шкур, чтобы хоть немного научиться пользоваться дарованными вам талантами.

Он обводит нас строгим взглядом:

— Вас зачислили в группу экспектации, потому что ваши умения, возможно, никогда не выльются во что-то больше чем возможность зажечь взглядом свечу или вызвать порыв воздуха, сопоставимый с пускаемыми пьяницей ветрами.

Несколько человек давят смешки, но мне не нравится посыл профессора. Неужели он не должен нас воодушевить, призвать к тому, чтобы мы приложили все силы к изучению основ магии?

Глянув на светловолосого здоровяка, я вижу, что он хмурится. Очевидно, ему вступление профессора тоже не понравилось.

— Наверняка вы думаете о том, что особенные, раз в вас проснулась магия? Или считаете, что у вас есть все шансы развить свой дар? А может, кто-то из вас уже научился паре фокусов, и теперь считает себя чуть ли не ровней Практикам и Магистрам? — Декстер задерживает взгляд на моём недавнем противнике, заставляя его отвести глаза, и усмехается. — Ничего подобного! Таких как вы, “слабоодарённых”, в нашей академии сейчас учится около сотни человек. Половина из них — на первом курсе. В вашей группе двадцать два студента, во второй ещё двадцать пять. Ко второму курсу останется половина, и группы объединят. Через год — ещё наполовину меньше, а последний, четвёртый курс начнут, в лучшем случае, человек пять-шесть.

Все слушают профессора очень внимательно, и по взглядам некоторых одногруппников я понимаю, что они не верят ему. А вот мне становится слегка не