– Привет! – сказал он и улыбнулся.

Улыбка у него была хорошая, лицо сразу осветилось, глаза заблестели. Лариса невольно улыбнулась в ответ. Он еще раз окинул ее взглядом, как бы выставляя оценку, и Лариса поняла, что по пятибалльной системе он поставил ей четыре. И то хлеб, сама бы она себе больше тройки никогда не выставила.

Она отвернулась к стенному шкафу и сама нашла тапочки и вешалку. В квартире было чисто, убирали максимум два дня назад. Жаль, не спросила у Андрея, с кем этот Володя живет. Может, его жена недовольна будет, что она пришла?

По привычке она взяла сумку с собой и хотела уже спросить, где можно вымыть руки, но спохватилась, что пришла не уколы делать. Совсем разучилась вести себя в гостях!

– Послушайте, Лариса, – решительно сказал хозяин квартиры, – так у нас дело не пойдет. Если вы будете от меня шарахаться, то разговора не получится.

– Да я… – окончательно оробела Лариса.

– У меня два предложения! – он глядел чуть насмешливо. – Во-первых, Андрюха сказал, что вы друзья. Стало быть, можно нам не чиниться и перейти на «ты». Ты как на это смотришь?

– Положительно. А во-вторых?

– Во-вторых, прекрати отводить глаза и стесняться. Ты же медик, всякого повидала!

– Какой я медик, – усмехнулась Лариса, – за стойкой в клинике сижу, бумажки перебираю…

– Ну да, а Андрюха говорил, что ты уколы делаешь замечательно, рука у тебя легкая…

– Уж он скажет, – смутилась Лариса, – это у него самого руки золотые…

– Это точно, – Володя смотрел теперь серьезно, – в том, что я из бревна недвижимого превратился в то, что сейчас, половина его заслуги. Два раза в неделю меня мучает, но зато – прогресс налицо. Работать могу, сам себя обслуживаю, и вот, нашел себе занятие по душе… Так что вперед, не будем тратить время зря!

И он поехал перед Ларисой, показывая дорогу.

С одной стороны в прихожую выходила арка, за ней была кухня, Лариса увидела ее мельком. Было еще три двери, а потом – маленький коридорчик и последняя дверь.

Комната была большая и, судя по всему, исполняла роль мастерской. Был там стол, заваленный всякими деревяшками, фигурными ручками и кусочками перламутра и кости, два простых стула и диван – довольно обшарпанный. Еще был стеллаж, доверху заставленный книгами и разными необычными вещами. Среди них была деревянная фигура слона с отломанным бивнем, был старинный перламутровый бинокль в потертом футляре, шахматная доска, потемневшая до такой степени, что непонятно было, где белые клетки, а где – черные. Над столом была закреплена мощная лампа, пахло в комнате мебельным лаком и еще какими-то химикалиями.

– Подожди! – Володя расчистил место на столе и включил лампу. Потом достал из ящика завернутый в мешковину сверток и бережно поставил на стол. Невольно Лариса отметила, что руки у него хоть и худые, но сильные.

– Ну, гляди! – он одним движением откинул ткань, и Лариса невольно ахнула.

Неужели это она, та самая рухлядь, которую дал ей Илья Васильевич непонятно для чего и которую она, Лариса, не выбросила на помойку только потому, что не представилось удобного случая?

На столе стояла шкатулка. Полностью деревянная, даже небольшие круглые ножки тоже из дерева. Размером шкатулка в тетрадный лист и высотой сантиметров двадцать. Может и меньше, у Ларисы всегда было неважно с глазомером. Дерево, из которого она сделана, коричневое, с чуть красноватым отливом, по нему идут неявные узоры. А на крышке… на крышке нечто фантастическое.

Целая картина – две сказочные птицы сидели на ветке и клевали крупные ягоды. А по краям картины шел орнамент из диковинных цветов и листьев аканта.

– Боже мой! – Лариса всплеснула руками. – Неужели это она? Не может быть!

– Точно, она самая… – довольно улыбнулся Володя.

– Но что вы с ней сделали? – не унималась Лариса. – Как вы умудрились сотворить такую красоту из той развалины?

– Я всего лишь ее почистил, – ответил Володя, – снял многолетние наслоения грязи и пыли. Еще она была покрыта ужасным лаком. Знаешь (кстати, хочу напомнить, что мы на «ты»), в послевоенные годы, когда в стране ничего не было, мастера по дереву, которых язык не поворачивается назвать краснодеревщиками, вынуждены были пользоваться такими кошмарными лаками. Одно хорошо: они хоть защищали дерево от внешних воздействий и повреждений. В общем, я все это снял – и вот что получилось. А сотворил это чудо кто-то другой, и с твоей помощью я хочу узнать, кто.

– Но я ничего не знаю! – огорченно сказала Лариса, и ей тут же показалось, что одна из птиц на крышке повернула голову и посмотрела на нее с укором. – Мне подарил ее больной, сказал, что в благодарность и на прощанье, я еще брать не хотела…

– Да-да. А нельзя с ним поговорить насчет шкатулки?

– Нельзя, – вздохнула Лариса, – он умер.

– Ну, хоть что-то он сказал тебе, почему именно шкатулку дарит?

– Сказал, что она – самое ценное, что у него есть, еще… нет, больше ничего.

Она вовсе не собиралась повторять слова старика о том, что он видит, как Лариса несчастна, и что шкатулка предназначена ей судьбой. Чушь какая! Все-таки он был болен…

– Да… – огорченно сказал Володя, – со своей стороны могу сказать, что шкатулка изготовлена в восемнадцатом веке. Мастер, несомненно, европеец, так что в Россию шкатулку привезли.

– Но какая красота! – Лариса повернула голову, поглядела на крышку шкатулки под другим углом, и снова ей показалось, что птицы пошевелились, и ягода упала с ветки.

– Это называется интарсия, – Володя подъехал ближе, они вместе склонились над шкатулкой, – инкрустация деревом по дереву. Узор подбирается очень тщательно, иногда это тончайшие деревянные пластинки толщиной в миллиметр и размером с ноготь младенца. Чем больше пород дерева используется, тем сложнее и красивее картина. Смотри: вот палисандр, вот красное дерево, вот черное, эбеновое из Африки, вот розовое, очень ценное, из Бразилии, это обычный бук, а вот это привозили из Испании, но самым ценным считалось такое же с Кубы.

– То есть ты хочешь сказать, что шкатулка и вправду дорогая? – удивилась Лариса.

– Ну, думаю, что тысяч десять-пятнадцать за нее выручить можно… – ответил Володя, – мне чужого не надо, я тебе ее верну. Вот только хотелось бы узнать поподробнее, в чем тут дело.

– Да пускай она у тебя будет! – отмахнулась Лариса. – Я с голоду не умираю, продавать ничего не собираюсь. Неудобно как-то подарки продавать.

– Вот кстати о голоде! – встрепенулся Володя. – Давай прервемся и чаю попьем! У меня пироги домашние есть!

– Давай, – согласилась Лариса, еле сдержав вопрос, кто же эти пироги испек.

Кухня была большая, чистая и уютная. Глядя на занавески, которые топорщились от крахмала, на чистейший подоконник и на цветущую розу в горшке, Лариса твердо уверилась, что женщина в этой квартире присутствует. На столе стояло большое блюдо с пирожками, прикрытое вышитой полотняной салфеткой.