— Слушаю вас, — Бродский протянул руку, — жаловаться будете, что хранилища переполнены?

— Не только переполнены, уже и под открытым небом не разместить. И все везут. С утра вагон стоит. А куда сгружать? Как бы нам от старья избавиться, товарищ начальник?

— Я думал об отправке старых образцов в центр. Знаю, что существует запрет. Думаю, что не числят они их там в НЗ, просто самим хранить негде. Но к командующему флотом не пойдешь и не скажешь — давайте вывозить. Я поручу моему заместителю Вадиму Михайловичу Андрееву заново просчитать боекомплекты, и только с этого конца обоснуем ненужность всего этого старья. Мы до сих пор напуганы ситуацией, которая сложилась во время войны, — нехваткой оружия. Стоим по стойке «смирно». А команду «вольно» давать страшно. А вдруг? Вы мне подготовьте справку о своих предложениях и доложите вместе с Сивцовым. Знаете такого?

— Конечно, конечно. Это мой большой начальник. Миша Сивцов командовал учетом в управлении.

— Я его тоже подогрею. Решили? Тогда по рукам. Стройте навесы. Пока места хватает. Так вдоль берега и стройте…

Капитан 3-го ранга Леша Ганичев в торпедном отделе вел все электрические торпеды. Бог обделил его здоровьем, он часто болел, немного подсаковывал под эту марку и имел неважную дикцию. Если же начальство выражало ему свое неудовольствие, то он и вовсе заикался. Надо также сказать, что спирт Леша никогда не называл шилом, как было принято на флоте, а исключительно «божественным напитком». Зато Бог наградил его светлой головой, отличной памятью и творческими задатками. Леша молча сопровождал Бродского, делая кое-какие заметки в блокноте, а под конец и вовсе смылся в цех ремонта электрических торпед. Здесь он собрал начальника цеха, капитана 3-го ранга Аркашу Дергунова, производственного мастера Мишу Шаламова, контрольного мастера Федю Медведева и старейшего торпедиста Мишу Барякина.

— Вот что, — начал Леша, — я ничего не буду говорить про новую метлу, но скоро вашей спокойной жизни, ребята, придет конец. — Все недоуменно переглянулись. — Сегодня сходите в баню, подстригитесь, а завтра начнем новую жизнь. От тебя, Аркаша, толку мало, ты главное — не мешай. Выдели рабочее место, завези противолодочную торпеду СЭТ–53 и продолжай свой эксперимент века. Здесь, читатель, необходимо некоторое пояснение. На практическую торпеду СЭТ–53 устанавливался прибор потопления. Это была обычная магниевая заглушка в латунной обойме. Под действием электрохимической реакции в морской воде заглушка постепенно растворялась, в практическое зарядное отделение попадала вода, и торпеда тонула, чтобы случайно не попасть к супостату — Это должно было происходить после истечения определенного срока, потребного для поиска торпеды. На деле, когда торпеду теряли, стали грешить, что мол преждевременно сработал прибор потопления. Аркаша решил положить этому конец и поставить эксперимент. Он не стал углубляться в тонкости электрохимии, а насыпал в граненый стакан кучку магниевых заглушек разных сроков действия, залил все это морской водой и стал ждать. Заглушки, естественно, без обойм не растворялись. Аркаше все это неоднократно объясняли, но он видел во всем подвох. Упрямство у него было не от ума, а от характера. Надо сказать, что эксперименту века мешало и другое обстоятельство. По вечерам стакан использовался по прямому назначению, а уходя, народ заливал заглушки пресной водой из графина. Поутру Аркаша нюхал воду, отдающую спиртом, выливал в раковину и приносил новую морскую воду, благо Амурский залив был рядом. Эксперимент продолжался уже месяц без видимого разрушения заглушек. Громких заявлений Аркаша пока не делал:

— Я, конечно, не ученый, но чувствую, что все врут, — сказал он Леше Ганичеву и поднес стакан с заглушками к его лицу. — Тот принюхался и спросил: «Где ты брал такую морскую воду? Спиртом отдает». Оба рассмеялись.

— С тобой все ясно. А вы втроем приготовьте торпеду к выстрелу в кратчайшее время, как это собственно вы и делаете, когда за вами никто не смотрит. Совмещайте операции, исключайте повторяющиеся, все фиксируйте. Ты, Барякин, — готовишь силовую часть, Миша — аппаратуру самонаведения и неконтактный взрыватель. С тебя, Федя, — общее руководство и контроль. Я же кое-что приброшу теоретически. Мы можем готовить торпеды, если не как на конвейере, то во всяком случае поточным методом. Нам нужно всего четыре поста.

— Ты нам объясни, для чего все это, — перебил Лешу Миша Шаламов.

— Для чего все это — вам сегодня расскажет ваш главный инженер Матвей Цукерман. Я так думаю. А вы не будьте «лопухами», доложите ему, что давно работаете над сокращением времени приготовления торпед. Или вы думаете, я не знаю, как вы готовите торпеды?… А теперь, Миша, налей-ка мне бутылочку «божественного». Что-то давит в груди. — И Леша был таков. Собравшимся, конечно, все было ясно. Слухами земля полнится, и о посещении цеха кислородных торпед начальником МТУ все уже хорошо знали. А Леша любил творческую работу производить дома, чтобы никто не мешал.

Дома Леша «поправил здоровье», съел тарелочку любимого борща, вытащил из письменного стола свой служебный архив и приступил к графическим работам. Тогда в моде были сетевые графики. Леша знал об их существовании и сейчас свободно пользовался этим аппаратом, словно изучал их всю жизнь…

Пока Бродский вел разговор с мичманами и Федором Волковым, Герман Лебедев с Геной Стафиевским судорожно наводили порядок в кладовой ЗИП: разложили по полочкам недавно выписанный ремонтный комплект, обновили записи в журнале выдачи деталей, привели в порядок папку с чертежами деталей, часто заказываемых в механическом цехе, и инструктировали кладовщицу, что и как ей говорить. «Да, с кладовой полный прокол. Никак не думали, что до этого доберется начальник Управления с первого захода. Теперь Петр Рыбаков с нас стружку снимет. Без вариантов», — размышлял вслух Гена Стафиевский.

Бродский зашел в дверь, пропустив вперед Тихоныча, который, загородив собою кладовщицу, обвел стеллажи руками и начал с жалобы:

— Стеллажи полные деталей, а вот папка с чертежами деталей, которые мы постоянно заказываем. Засылают то, что не требуется.

— А где ваша реакция? Где анализ использования, например, запасных деталей за месяц работы цеха, год или определенного количества средних или текущих ремонтов? — Тихоныч стал искать глазами своих «шефов» — Петра Рыбакова и Гену Стафиевского.

— Такого анализа еще нет, но будет, товарищ начальник. Если, конечно, сохранятся наши должности. С июля, говорят, инженеров цеха сокращают, а начальников делают гражданскими.

Бродский промолчал. Это уже вопрос его епархии. Потом обвел всех взглядом:

— Работы по торпедным делам хватает всем инстанциям: Москве, заводам, МТУ, руководству арсенала, каждому из вас. Только совместные действия принесут желаемый результат. Можете не сомневаться, по крайней мере, во мне. Я начну. Сегодня. И еще. Это цех — пока единственный цех кислородных торпед на флоте — должен стать эталоном технологии ремонта и приготовления торпед. Здесь учатся специалисты всего флота. И пока этот цех будет настоящим эталоном — на флоте будет порядок. Будет с чем сравнивать. Стоит нам здесь допускать послабления — на флоте их усилят, и все пойдет прахом. Так что вы, товарищ Рыбаков, у нас вроде Дмитрия Ивановича Менделеева. Он, кажется Палатой мер и весов в Петербурге заведовал.