Она чувствовала себя живой, как будто очнулась от черно-белого сна и обнаружила себя в полноцветной версии мира. Интервью с любовницей политика словно подернулось дымкой в ее памяти. Заданные ею вопросы Анна начала вспоминать только после того, как они с Беном склонились над диктофоном, сев за столик в ресторане того же отеля, подальше от скопления людей. Воспринимать собственный уверенный голос, льющийся из динамика, было странно, словно она слышала ту версию себя, с которой еще не успела познакомиться.

Когда она вышла из номера, Бен почти ничего не сказал ей, и Анна до сих пор не была уверена в том, что он в действительности чувствует. Он молча занялся блокнотом и диктофоном, пока они в лифте спускались в лобби, а затем договорился с напыщенным метрдотелем элегантного ресторана об отдельном столике.

Бен заказал кофе, не спросив о предпочтениях Анны, и на его лице не отражалось ни малейших эмоций. Анна ждала: довольно скоро она узнает, что он на самом деле испытывает. А пока ей хотелось запечатлеть этот миг и повесить его на стене в рамочке – портрет другой Анны Браун, уверенной в себе, способной импровизировать и даже обмениваться шутками с женщиной, у которой она брала интервью. Это было доказательством того, какой она могла бы стать – и кем еще, возможно, станет…

Запись закончилась, и Бен выключил диктофон. Тихо звякали столовые приборы, приглушенно переговаривались посетители – эти звуки хлынули между ними, как волна, пока Анна смотрела на Бена, а он внимательно изучал белую скатерть между своими ладонями. Наконец она не смогла больше выносить молчание:

– Что скажешь?

Бен покачал головой:

– Ты справилась. – Голос у него был нейтральным, без злости, но и без восторга.

– Я задавала правильные вопросы? В смысле, я задала все те, которые ты написал, но порой мы отклонялись от темы, и я тогда спрашивала о том, что казалось мне уместным… – Осознав, что слишком много говорит, она перевела дыхание. – Бен?

Он криво улыбнулся, встречаясь с ней взглядом:

– Ты отлично справилась. Я серьезно. Спасибо.

Анна почувствовала, как напряжение отпускает ее плечи.

– Это хорошо. А то мне на миг померещилось, что ты на меня злишься.

– Злюсь? Почему? Ты спасла эксклюзив и поработала на удивление хорошо, учитывая, что это твое первое интервью. Джульетта Эванс будет на седьмом небе… – Его взгляд по-прежнему блуждал по периметру блокнота. – Кстати о ней: нам пора возвращаться.

Он вскинул руку, показывая, что разговор окончен.

В такси, по дороге к зданию «Мессенджера», они едва перемолвились парой слов. Бен проверял почту на своем смартфоне, Анна вглядывалась в серость проплывающего за окном города. Его реакция немного раздражала ее, но не могла испортить ощущения триумфа. Анна собиралась наслаждаться им точно так же, как и всеми необычными событиями, которые случились с ней с тех пор, как ей прислали шарф.

Когда этот рабочий день закончится и она вернется в теплую обыденность своей настоящей жизни, она упакует эти невероятные воспоминания и надежно спрячет их, чтобы пересматривать, когда пожелает, как памятные сувениры. Это был новый, еще более ценный подарок, который отправитель шарфа вряд ли рассчитывал ей преподнести. От этого Анне еще сильнее хотелось выяснить, кто же прислал ей шарф. Однажды она лично его за это поблагодарит.

Вернувшись к столу Бена, Анна молча работала, пока он печатал интервью. Завтра утром, когда ее жизнь вернется в обычный ритм, статья, которую она помогла написать, сотрясет всю страну с билбордов национальных новостных агентств. Она почти не верила в сегодняшний поворот событий.

– Я должен отдать тебе гонорар за интервью, – сказал Бен так внезапно, что Анна чуть не выплюнула кофе на стол.

– Нет, не должен. Это же твой эксклюзив.

Он повернулся к ней:

– Он по праву стал твоим. Вопросы, которые ты задавала, привели к главным открытиям: кое-что из сказанного Ванесса Милбурн ни за что не выдала бы, если бы не расслабилась. А это произошло благодаря тебе.

Он был прав, но Анна не могла позволить ему так просто отказаться от истории, настолько важной для его карьеры. Вне зависимости от того, какой оборот приняло само интервью, это Бен нашел тему и договорился о встрече. Он не мог предугадать, что личная неприязнь Ванессы помешает ему закончить дело. К тому же Анне было достаточно пережитой радости. Несмотря на сегодняшние приключения и ощущения, она не хотела стать журналистом. Опыта, полученного рядом с Беном, ей хватило, чтобы понять это: ненормированный рабочий день, способность задвинуть совесть подальше, если требовалось, не говоря уже о пристрастии к кофеину, которое просто не могло быть здоровым. Такая жизнь не для нее.

– Это твой эксклюзив, твоя история. Я не хочу заносить ее на свой счет.

Бен откинулся на спинку кресла.

– Ты поразительный человек, Анна Браун. Любой из моих знакомых вцепился бы в возможность опубликоваться на первой странице.

– Я не такая. Для меня это совершенно не важно. – Она взглянула на часы, висящие на стене редакции. – И я уже примерно пять минут назад перестала быть твоей рабочей тенью.

Она протянула ему руку:

– Спасибо за интересные две недели.

Бен поднялся и сжал ее ладонь:

– Ну… Тогда, наверное, как-нибудь еще увидимся?

Анна улыбнулась, забирая сумочку и пальто:

– Надеюсь.

Она вышла из отдела новостей уверенно, словно оседлав воздушную волну, и поразилась тому, как отличалось это ощущение от той нерешительности, с какой она прибыла сюда две недели назад. Повернувшись в лифте, она заметила, что Бен уже вернулся к работе, а потом суетящиеся сотрудники редакции скрыли его из виду. Дверь лифта медленно задвинулась, завершая странную главу в жизни Анны.

В ту ночь она крепко спала, воспоминания о пережитом дне смешались со сладким запахом шелка с рисунком из мелких роз, и от этого ей было очень легко и спокойно.

Утро субботы выдалось теплым и ярким. Солнечный свет заливал квартиру Анны к тому времени, как она вышла из спальни позавтракать. Двухнедельная программа ворк-шедоуинга была закончена, и она ощущала себя вымотанной, но счастливой, чувствуя ту же усталость, которую она помнила с детства, после Рождества, проведенного с бабушкой и братом, пока мать работала в местном пабе. Было уже начало десятого – обычно она по субботам просыпалась гораздо раньше, – но в это утро лень казалась наградой.

Она открыла дверь, чтобы поднять с коврика сложенную газету. Симус, управляющий домом, позволял курьеру доставлять газеты прямо к дверям обитателей Уолтон Тауэр вместо того, чтобы засовывать объемные стопки в почтовые ящики главного холла.

– Меньше всего людям нужны ящики, доверху забитые бумагой, и газеты, которые комкают до полной нечитабельности, – говорил он с густым белфастским акцентом, от которого каждая фраза словно приобретала особую важность. – К тому же парню не помешает размяться. Видела, какой у него живот?