– Он не мог спрашивать. Ему мой номер не понравился. И никому не понравился…

Я упиралась и сама себе не верила.

– Настюха, подойди сама. Сама найди Зинаиду, она где-то здесь. Ты дура, упустишь!

– Это точно! Если набирают номера, надо кидаться! Но ты уже искал меня, Марк.

Ты ударил наотмашь. Ударил талантом, брызжущим остроумием, смелостью, мужским открытым взглядом. Ты обладаешь уникальной способностью к четырехмерному видению мира. Люди мыслят трехмерно, в лучшем случае – вперед и вверх, и жутко гордятся своей неординарностью. А ты умеешь подключать четвертое измерение. Да, да, ты умеешь осязать время и умеешь разглядеть в таинственном четвертом измерении, как будет продаваться самый нелепый и непродаваемый товар.

…Чуть позже. Вероятно, вечером. Или на следующий день, когда состоялось уже вручение дипломов, когда лихорадка ожиданий спала. Мне не было суждено продолжать династию, но повезло в числе немногих счастливчиков показать себя еще раз.

– А эти кто такие?

– А эти тоже… эти из Тбилиси. Набирают себе кольцевиков и турниковых…

– А тот вон, молоденький мальчишка, он от самого Запашного…

Праздник продолжался. Продюсеры и импресарио работали вовсю, это был их день, их горячая страда, хотя тогда почти никто не слышал этих иностранных слов. Продюсер…

– Украинский цирк разваливается на глазах, – говорил ты сквозь золотистое мерцание шампанского. – Очень скоро все сосредоточится в Москве. Реквизит, опыт, таланты – все уйдет туда, это необратимый процесс. У вас тут пятнадцать шапито по стране, но нет единой программы действий…

Кто-то начал жаловаться в ответ. Мало денег, мало внимания, зритель не идет…

– Когда мы общались с принцем Монако… – легко произнес ты, словно речь шла о соседском булочнике. – Ее высочество патронирует фестивали, принцесса приветствует актеров цирка стоя… Вы улавливаете? У них нет представления, что цирк – это «низкое, площадное искусство»! Человек пять лет прыгает на подкидной доске, чтобы добиться сальто два с половиной оборота. Пять лет каторги – и пять минут на арене! И Ее высочество аплодирует стоя, она понимает…

– Потрясный мужик, – шептали мне на ухо. – Побольше бы таких… За таким – куда угодно можно пойти…

Пойти куда угодно.

Ты так изящно жестикулировал! Все, что ты делал, Марк, ты делал незаурядно, как и подобает настоящему таланту. Ты откидывал локоны со лба и смотрел на женщин так, что они забывали про экзамены и выпускной вечер. Они готовы были слушать и кивать, кивать и слушать…

А где была я?

Я смотрела снизу вверх. Так смотрят завистливые мальчишки-рыбаки, подплывшие на шаланде к борту океанского лайнера. Они запрокидывают головы, придерживают на макушках панамы, но видят не весь корабль… О нет, они видят лишь гладкий, лоснящийся от свежей краски борт, пронизанный сотнями игривых огней, слушают переливы джаза, вдыхают счастливый заоблачный смех и грезят, грезят, грезят… Кто-то позже мне сказал так:

«Он тебя просчитал. Он блестящий организатор, он просчитал тебя на много шагов вперед…»

Я не хочу в это верить, Марк. Порой самая крепкая броня дает трещину.

– Мы не уважаем даже собственное свободное время, – говорил ты. – Скучные люди приводят жирных детей, те кушают вату, грызут леденцы, а взрослые смотрят на часы. Они не понимают, как это так – платить сотню баксов за билет? Как это так – стоя аплодировать артисту, который всего-навсего висит вверх ногами и подкидывает вверх тетку… Наш зритель не считает за честь кинуть букет цветов на арену. Зато мэры западных городов считают за честь лично встречать артистов…

– Как он тебе? – шепнули девчонки. – Это же клево… вот бы попасть к Марку на заметку. Он такие вещи творит… Он в Монте-Карло «Серебряного клоуна» получил, когда у нас еще никто не выезжал…

Какое мне было дело до серебряных клоунов и слонов? Мой панцирь трещал и гнулся. Моя улыбка сползала по лицу, а руки болтались нелепыми сосисками…

Ты был такой необычный, такой импозантный, такой властный и проницательный. В белом костюме, с золотой ручкой, с трубкой, прижатой к уху. Ты отбирал посадочный материал, ты отбирал лучший пластилин. В твоих загадочных, таких притягательных, таких сладостных глазах щелкали цифры контрактов, светились номера телефонов, мелькали сотни километров дорог. Ты невероятно талантливый человек, ты сумел совместить несовместимое.

Ты влюбился со всей мощью своей творческой натуры. И сумел этой мощью подавить в себе коммерсанта.

И был момент, когда мы впервые вплотную столкнулись взглядами. На мгновение вселенная померкла, когда ты захлопнул свой заветный блокнотик. Но не прошло и минуты, как небо засияло по-новому. Ты полуобернулся, полу-улыбнулся, сразу став ближе, проще и уязвимей. И моложе. Ты улыбнулся так, что невозможно было не разулыбаться в ответ.

– Я хочу вас пригласить… – Ты снова занес золотое перо, будто атаковал невидимого противника. – Я хочу вас пригласить поработать вместе. В том, что вы делаете, есть нечто… нечто искреннее и нечто перспективное. Скоро затевается один интересный проект… но это не здесь. Придется ехать в Москву. Если вы согласны, найдите меня там-то…

Марк, ты изумительно легко умеешь брать производную по времени. Ты так точно просчитал меня на три года вперед, но не учел вирус. У нас много средств в борьбе с вирусом первого чувства. Мы успешно поливаем его голубым дихлофосом времени, мы травим его антибиотиками мелких страстей и бытовых успехов. Мы побеждаем. Человек так устроен – он всегда побеждает себя.

Ты влюбился. Просчитал на три года, но ошибся. Получилось десять лет.

Славно быть генеральным.

В широком кожаном кресле так уютно и тепло вращаться. А еще – можно легонько толкнуться ногами и перекатиться в противоположный угол комнаты, к сопящему кофейному автомату.

Автомат изрыгает вкуснейшую кофейную пену, мурлычет настоящее японское стерео, обаятельная секретарша Варенька приносит что-то на подпись…

И неважно, что секретарша варит кофе сразу на троих разных начальников. Неважно, что за поворотом коридора страшным лешим хохочет разбитый унитаз. Неважно, что за пределами лощеного офиса – кошачий смрад, клубы пара из затопленного подвала и ободранные почтовые ящики.

Славно быть директором.

Пусть всем ясно, что контора твоя – «рога и копыта», а то и вовсе, сплошные копыта, без рогов.

– Будьте добры господина Кушко?

– Могу я услышать директора?

– Уважаемый Сергей… эээ… простите, как по батюшке?

Как нежно ласкают слух такие простые русские слова… Господин. Уважаемый. «Сам-то на месте?»

А еще – «подпишите, пожалуйста», «Варенька, сделай для нас кофе!». «Буду после двух»…